Ефим Сорокин - Милостыня от неправды

Однажды ночью, когда великанше вдруг показалось, что Иавал не дышит угрозой, она решилась спросить:

— Ты вознамерился из ничего создать лошадь?

Иавал тихо засмеялся.

— Из ничего — громко сказано! — произнес он миролюбиво. — Из ничего — хм! Из ничего даже воображение ничего не придумывает. Попробуй вообразить новое существо. И не пытайся! Кое-что, конечно, получится, но только то, что уже ты видела или о чем слышала: человека с головой сокола, цветок с женской головкой… Надо быть честным перед самим собой. Я хочу создать женщину-лошадь.

Великанша спросила, боясь его:

— Зачем тебе человеколошадь?

— А ты как думаешь?

— Наверное, она будет умной, как человек, и сама будет делать всю работу в поле.

Иавал снова тихо засмеялся и увидел себя как бы со стороны. При свете маслянистых плошек глаза Иавала казались добрыми, но нет-нет да вспыхивала в них злая насмешливость.

— Если человеколошадь будет умной, как человек, она сама не станет работать в поле, а заставит работать другого. То есть, как и человек, превратится в сволочь и дерьмо.

— Я — глупая женщина, — сказала великанша, боясь Иавала. От постоянного страха она подобрела.

— Я бы хотел как бы из ничего создать человека, но тогда сильный дух поработит меня, а у меня нет ни сил, ни ума противостоять ему. И я решил пока создать нечто, очень похожее на человека, но не человека. А потом — видно будет! Пока мощный дух молчит — стало быть, я на правильном пути, — сказал Иавал и пожалел, что разговорился с женщиной и сказал то, что произносить вслух не следует. И, чтобы как-то затушевать сказанное среди других слов, Иавал сказал: — Ты еще о чем-то хочешь спросить?

Женщина боялась говорить, но чувствовала, что Иавал хочет, чтобы она говорила, и она спросила:

— Что за шарики ты переставляешь в гирляндах?

— «Шарики переставляешь»… — усмехнулся Иавал и пыль хрустнула на его зубах. Он взял громадную женщину за руку и вывел из шатра и подвел к реке, в которой отражалась ущербная луна. Палкой на водной глади нарисовал квадрат и долго смотрел на него, пока течение не унесло его. — «Шарики переставляешь»… — Они вернулись в шатер. — Это изнурительный, мучительный труд! Успей нарисовать квадрат на речной воде и тогда, может быть, в каком-то приближении представишь, что значит «переставлять шарики». — А, подобрев, добавил: — Некоторые вещи передаются по наследству: от животного к животному, от человека к человеку. И эти, как ты говоришь, шарики, кое за что отвечают при передаче… А тут уже мысли всякие лезут в голову! Все мы имеем в себе проклятие, вложенное в нас от праотца нашего Адама. Оно передается по наследству. А раз так, может быть, проклятие это в материальном мире существует в виде, как ты говоришь, одного из шариков? И если выдернуть этот шарик, выдернуть это древнее семя… Не стану ли я праведнее Сифа и Еноха вместе взятых? Вот смеху-то будет!

Великанша ничего не поняла, но молчание Иавала требовало от нее слов. И она сказала:

— Мне не нравится тебя унижать.

— Придется потерпеть!.. Ты боишься меня?

— Да.

— Чего ты боишься сейчас? — спросил Иавал, и голос его без видимой причины поменялся.

— Я боюсь, что ты превратишь меня в человеколошадь.

Иавал снова тихо засмеялся, но громадной женщине стало жутко от его смеха.

Прошло довольно много времени, прежде чем в кумирне женщина увидела то, что заставило ее лишиться чувств. Среди разноцветных светящихся гирлянд она увидела полупрозрачную женскую фигуру. Без сомнения, она была живой, хотя ниже пояса оставалась невидимой. В созданной Иавалом безногой женщине великанша узнала себя.

Когда она очнулась, стены кумирни сказали ей:

— Тебе бояться нечего! Просто, часть человекокобылицы будет похожа на тебя.

— Просто, часть… похожа на меня?

Однажды, войдя утром в храм, великанша увидела, что полупрозрачное женское тело воссоединено с призрачным конским. Кроткая женщина увидела два рубиновых сердца — конское и человеческое, которые в такт бились в полупрозрачном теле чудовища и гоняли по нему гранатовую кровь. А Иавал-скотовод, лежа в центре каменного круга в мокром от пота хитоне в священном безумии продолжал менять светящиеся шарики в змеевидных гирляндах.

Другим утром войдя в храм, великанша застала Иавала выкрикивающим имена падших ангелов. Когда Иавал замолчал, человекокобылица вышла из кумирни и растворилась в слепящей голубизне.

— Подними меня, женщина! — крикнул Иавал, пытаясь подняться на локте. Она бросилась к каменному кругу, удивляясь своему усердию и услужливости, и легко поставила Иавала на ноги. Прислонившись к косяку, мокрый от пота, Иавал счастливыми глазами смотрел туда, где под копытами человекокобылицы пылилась дорога. — Нехорошо ей одной жить на земле, — с задышкой сказал Иавал. — Сотворим ей… — Голос его был тихим, но торжествующим, твердым и ясным, а в словах чувствовалась неизбежность.

Стражники у ворот замка Тувалкаина приветственно вытянулись, когда жрец Иагу и поспешающий за ним воин борзо прошли мимо них.

Тувалкаин сидел за большим столом в зале со знаменитой коллекцией минералов и с опаской перебирал стопку тонко нарезанного папируса с изображениями змеевидных разноцветных гирлянд. Тувалкаин не зажигал свеч и подставлял папирусы свету, идущему от окон в форме пятиконечных звезд. Таких окон не было ни у одного здания в городе. Тувалкаин услышал шаги, когда Иагу и воин еще поднимались по лестнице. Вбежав в зал, Иагу поклонился, перевел дух и, отвечая на проникновенный взгляд Тувалкаина, сияя, сказал:

— Иавал-скотовод… — Иагу улыбался до обнажения зубов. — Ваш брат сотворил генетического урода! — И локтем толкнул в бок стоящего рядом клещеногого и невероятно широкоплечего воина. Он смущался, потому что Тувалкаин подавлял его. Воин боялся его взгляда: говорили, что взглядом правитель заставляет каменеть.

— Мы сидели, как обычно, в засаде, — начал наконец воин, — когда из кумирни Иавала-скотовода выбежала белая кобылица. — Он заговорил необычайно быстро, точно боялся, что ему не поверят и прервут. — Это мы поначалу решили, что выбежала кобылица, мы даже не думали ее преследовать. Но один из нас вдруг вспомнил, что в кумирне не было белой кобылицы. И мы бросились в погоню. Кобылицу нагнали только на лесной опушке и то только потому, что она сама остановилась. Она паслась… Она срывала руками плоды с деревьев и ела их, — смущенно говорил воин, поглядывая на Иагу, точно прося защиты. — Это была не кобылица! — Воин вспоминал неравнодушно, будто заново переживал недавнее событие. — У этой лошади вместо головы… До конской груди она — баба!

— Мы предполагали такой вариант, господин! — прервал Иагу, и слова его продолжали сиять. — Так же, как и наши жрецы, Иавал не стал создавать как бы из ничего человека. Иавал побоялся попасть под власть Денницы и, так же, как и наши жрецы, стал создавать генетического урода. Только не сатира и не кинокефала, а человеколошадь.