Никита Велиханов - Рандеву с йети

А Виталий? Он сможет говорить на астоме? Нет, у него не получается. С ним пробовали несколько раз. Еще в лесу, когда он ходил по лесу с Андреем. На рыбалке пробовали. Специально послали ему большую рыбу. Люди возбуждаются, когда ловят большую рыбу. А когда они возбуждаются, проще посмотреть, смогут они говорить или нет. Большие рыбы похожи на стражей границы (это, насколько Ирина поняла, было что-то вроде шутки). В последний раз с ним пробовали говорить вчера. Но он не пытается отвечать. Он видит то, что ему показывают, но говорить не пытается. Очень мутно, и много мусора. Поэтому нужен не только Виталий. Поэтому нужна еще и Ирина. Ирина сможет объяснить Виталию, чего от него хотят йети. Когда научится совсем хорошо говорить на астоме.

А где Ирина будет жить, пока не выучит язык? Она будет жить дома. Где это — дома? Под водой. На самом деле под водой или Ирину просто усыпят, чтобы она ничего не видела? (Этот вопрос, который даже для себя самой Ирина не смогла сформулировать более или менее понятно, пришлось повторять трижды, меняя по ходу дела саму «фразу» — в самом деле, как передать абстрактные понятия вроде «без сознания» на языке, в котором сам принцип образования подобных категорий в корне отличен от человеческого?) Нет, нет, никто не собирается бить Ирину по голове. И давать ей такие травы, чтобы она уснула надолго, ей тоже никто не собирается. Это на самом деле такой дом, в который проще всего зайти из-под воды. Но можно зайти и с земли, если Ирина не хочет купаться. Там Ирина будет жить и учиться говорить на астоме. Потом приедут светло-зеленые, и тогда решим, что делать дальше.

А где он — этот дом? Ты на нем сидишь. Он прямо здесь, в этом холмике, под дубом. Там много места внутри. Это нечто вроде бобровой хатки? Да, да, похоже на бобровую хатку. Только в земле. И гораздо больше. А почему люди не находят домов йети? Потому что люди не видят. Йети делают постоянный астом (накладывают чары? — как еще перевести?), и люди видят совсем другое место, чем то, которое существует на самом деле. На самом деле большой холм с домом внутри, а люди видят камыш и коряги, много коряг. И коряги неприятные, людям хочется побыстрее уехать. И очень много комаров. Люди не любят комаров. А йети любят комаров? Комары не кусают йети. Можно делать астом, и комары не будут кусать Ирину. Ом научит Ирину, как делать такой астом. Ирина поймет. Ирина умная. Ирина быстро учится.

11 июля 1999 года. Волга.

Два дня пролетели — быстрее не бывает. Изменить ситуацию было невозможно, условия были заданы жестко и заранее, так что оставалось только использовать эти условия по максимуму. Режим содержания был вольный. Из «дома» Ирина выбиралась, едва проснувшись, через довольно узкий вертикальный лаз, выходивший в сердцевину пустотелого дуба, стоявшего на вершине холмика. В дубе было огромное дупло, которое человеческий глаз просто-напросто не воспринимал благодаря наведенным на «постоянном астоме» чарам. Нужно было просто подойти к дубу с тыльной, выходившей к небольшому, но довольно глубокому заливчику у самого берега, стороны и, не обращая внимания на якобы сплошную поверхность узловатой, покрытой растрескавшейся корой древесины, шагнуть внутрь и немного в сторону, чтобы не оступиться, а попасть ногой прямо на нужную «ступеньку». Ступеньками и перилами служили удивительно «правильно» растущие дубовые корни, крепкие и упругие, которым даже немалый вес Ома явно был нипочем.

Внизу — несколько довольно обширных помещений, где и пол, и стены, и потолок были из плотно утрамбованной глины, перемешанной с какой-то жестковолокнистой травой. Каркасом служили также дубовые корни. Ом объяснил, что каждое такое жилище «выращивается» десятками, если не сотнями лет, и делают это впрок, для детей и внуков. Каждый дуб имеет свой возрастной предел (здешние йети предпочитали именно дубы — за прочность, надежность и довольно быстро растущую разветвленную корневую систему), и к тому времени, как дуб окончательно состарится и рухнет, нужно непременно подготовить себе новый, а лучше — не один и не два. Во-первых, про запас. Бывает, что в дуб ударяет молния. Случаются и другие непредвиденные ситуации. Запасная «квартира» никогда не помешает. Во-вторых, йети, народ в общем-то оседлый, предпочитали время от времени менять обстановку, и надоевший интерьер (который в каждом «дубе» был, естественно, свой), и пейзаж снаружи.

Толстый слой глинисто-травяной смеси выполнял целый ряд полезных «домашних» функций. Не давал осыпаться и оседать почве. Не пропускал корни других, ненужных растений (как и по какой такой причине он это делал, Ирина не очень поняла). Выполнял роль теплоизолирующей прослойки — зимой, судя по всему, в домах у йети было не слишком холодно, хотя информация о «зимней спячке» подтвердилась (йети не то чтобы беспробудно спали всю зиму напролет, но могли не выходить из дому целые недели, если не месяцы, пребывая в «замедленном», близком к анабиотическому состоянии), и особая жара была, конечно, ни к чему. И еще этот слой адсорбировал влагу, в достаточной степени, чтобы в доме было приятно дышать. Иначе обычная островная сырость сильно мешала бы жить. Тем более что главным входом-выходом в каждое такое жилище служил не дубовый «дымоход», а выходившая метра на полтора ниже обычного уровня воды нора, сплошь заплетенная по стенам крепкими дубовыми корнями. Йети были великолепными пловцами и ныряльщиками, могли оставаться под водой чуть ли не на десяток минут, и вообще чувствовали там себя не менее уютно, чем на суше.

Вся мебель — подстилки из той же волокнистой травы и большие плетеные из ивняка короба, служившие в основном для хранения провизии.

Огня йети не любили и прекрасно обходились в хозяйстве без него. Основной пищей служили различные коренья, грибы, побеги, листья и травы, которые готовились сотней разных способов — начиная от более или менее привычных, вроде заквашивания, и кончая весьма экзотическими, про которые Ом только и сказал Ирине, что людям обычно бывает неприятно есть такую пищу, когда они узнают о том, как она готовится. Рыбу ели в довольно больших количествах, как и раков, и моллюсков, и прочую водяную живность, вяленую, маринованную, сырую — и все это приправлялось травами. Мясо в обычном рационе использовалось не часто. Специально йети не охотились и убивали — а вернее добивали — обычно только покалеченных или по иным каким-либо причинам нежизнеспособных животных: то есть крупных животных, вроде лосей или кабанов.

Главным «неживым» продуктом была соль, за которой йети выбирались в очень порой далекие и долгие экспедиции. Собственно, большинство случайных встреч человека с йети происходило именно во время таких вот «вылазок». Ходить за солью было делом нелегким и небезопасным. Дело в том, что йети по преимуществу были невероятно тесно — с человеческой точки зрения — связаны с тем местом, в котором жили. И любая сколь-нибудь долгая разлука с домом изрядно подрывала их жизненные силы. Йети, ушедший за солью, возвращался обыкновенно изможденным и больным и приходил в себя потом едва ли не месяц. Иногда он заболевал во время своего похода настолько серьезно, что утрачивал контроль над окружающей реальностью и забывал «отводить глаза», а, следовательно, давал людям возможность себя увидеть. Но соли он приносил, как правило, целый короб, которого его «семье» хватало примерно на год. Кроме того, такие вот походы за солью выполняли в структуре «семьи» какую-то важную ритуальную роль, закрепленную исключительно за мужчинами.