Роман Воликов - Вдова героя

Это было потрясающе – работать только на себя. Годы, проведённые в журнале за чтением поэтического поноса, она вспоминала теперь как бездарно потерянные. «Педрила Мученик вместе со своей пиздосей фрау Мартой украли мою молодость», – думала она.

Очень скоро её устойчивый заработок составлял три тысячи евро в месяц и очевидно, что это был не предел. Серафима, привыкшая существовать на грани нищеты, просто купалась в деньгах. Ближе к зиме она решила уехать из Магдебурга. Швейцария была для неё пока дороговата, Голландия слишком сырая, она переехала в Италию.

До весны буду жить в Милане, подумала она, а потом на пару лет уеду в Северную Индию, края, обожествлённые Блаватской и Рерихом. На более дальнюю перспективу она не закладывалась, радуйся тому, что есть сейчас, глубокомысленно говорила она себе, и молись, чтобы графоманы не перевелись на просторах далёкой, почти забытой родины.

Серафима внимательно изучила в зеркале своё лицо. Красивее оно, разумеется, не стало, но затравленность, соперничавшая с озлобленностью, из взгляда пропала. «Это, конечно, пошло признавать, – сказала Серафима, – но финансовое благополучие явно делает человека добрее».

Или просто спокойнее, подумала она. Она вспомнила, как в одном из снов Свифт рассказал ей о споре с Адамом Смитом, отцом-основателем политической экономии.

«Жажда наживы – сладчайшее из нравственных чувств, – произнёс господин таможенный комиссар, пригубив тёмно-свинцового цвета мадеру, присланную его другом и соратником физиократом Гельвецием. – И поверьте, количество золотых монет имеет значение только, пока не набит первый мешок. Повелевать – вот истинное назначение промышленного производства, и прорвавшись к солнцу, взирать благосклонно на лилипутов, которым ты невзначай бросил подачку. Вам, дорогой Джонатан, автору беспощадной «Сказки бочки» меня ли не понять? Святоши, даже если они святые и человеколюбивые, остаются в прошлом, мир совсем скоро научится обходится без них.

– Понимание не означает согласие, Адам, – сказал Свифт. – И если ваш мир наступает в будущем, то мой, к сожаленью, остаётся в прошлом, в невесомом эфире всеобщей любви. Я обличал церковь в первую очередь за её невежество, но в этом вопросе я буду по-кальвинистски суров: Каин убил Авеля, потому что ему, Каину, не хватало еды. С этого факта и началось истинное падение человечества.

– Всеобщее благоденствие недостижимо, дорогой друг, – сказал Смит. – Скорые революции попробуют опровергнуть этот постулат, после потоков крови возникнет иллюзия построить какое-нибудь постиндустриальное общество, где всё будут делать машины, а человек, почесывая пятки, станет пялиться на звезды и рисовать сюрреалистические картинки. Но и эта фантазия быстро рухнет. Наш крохотный шарик смогут вести в потоке времен лишь избранные, волею, разумом и, к сожаленью, жестокостью по отношению к эксплуатируемой толпе. Согласитесь, это хорошо сформулирует Ницше: свобода для чего?»

– Кстати, о деньгах, – подумала Серафима. – Сегодня двадцать пятое число, Ирка должна перевести на счёт мою долю за этот месяц. В следующем месяце попробую перейти Рубикон, заработать четыре тысячи.

После обеда она проверила кредитную карту. Поступлений из Москвы не было.

– Странно! – подумала Серафима. – Ирка весьма щепетильна в финансовых вопросах. Может, уехала куда. Подождём.

На следующее утро нового материала для рецензий прислано не было. «Точно, уехала! – подумала Серафима. – Хотя всё же странно, она бы мне написала».

Несколько дней прошли в томительном ожидании и бездеятельности. Серафима наконец-то удосужилась посетить «Ла Скала», исполнение «Травиаты» её покоробило, голоса были гнусавые, явно десятый состав. Всё с ними ясно, подумала Серафима, солисты не вылезают из гастрольных турне, деньги нужны, понимаю.

Она попробовала дозвониться Ирке на мобильный. Мобильный был выключен. «Боже мой! – сказала Серафима отражению в зеркале. – Неужели Ирку взяли за жопу и шараш-монтаж закончился. Как обидно, только начала по-человечески жить!»

Поздно вечером она позвонила на домашний телефон Ирки.

– Алло! – ответил мужской голос.

– Серёжа? – сказала Серафима.

– Коля, – ответил голос. – Я вас слушаю.

– Простите, – сказала Серафима. – Я хотела бы поговорить с Ириной Николаевной.

– Ирина в больнице, – спокойно сказал Коля. – Говорить пока не может.

– Меня зовут Серафима Глухман, – представилась Серафима. – Я её…

– Я знаю, кто вы, – сказал Коля. – Я собирался вам написать, но, извините, закрутился. Произошёл несчастный случай, назовем пока это так. Вечером возле подъезда Ирину ударили по голове металлическим предметом, видимо, трубой. Черепно-мозговая травма. Находится в послешоковом трансе. Разговаривать не в состоянии.

– Кто ударил? – спросила Серафима.

– Неизвестно, – сказал Коля. – И почему тоже неизвестно. Соседи видели неясный силуэт мужчины, милиция проводит расследование. Никаких угрожающих писем по почте не было, ничьих молчаливых звонков, в общем, никакого бульварного романа.

– Я готова немедленно прилететь в Москву, – сказала Серафима. – Если в этом есть хоть какая-то необходимость.

– Прилетать не надо, – сказал Коля. – Мы окружили её максимальной заботой. Остаётся лишь уповать на Всевышнего и хорошие лекарства и запастись терпением.

Серафима молчала.

– Я завтра буду у неё, – сказал Коля. – Если хотите, возьму с собой компьютер, взглянете на Иру по скайпу.

– Если можно, – сказала Серафима. – Я очень вам признательна…

– Завтра в пять будьте у компьютера, – сказал Коля и повесил трубку.

Белые стены палаты, пустые и безликие, как просёлочная дорога в сельской глуши. По экрану компьютера скользнул угол стола, окно в сиреневой занавеске. Ира лежала на больничной койке, правая рука под капельницей, голова, забинтованная подобием чалмы, на высокой подушке. Её широко распахнутые глаза, не мигая, смотрели в одну точку.

– Если вы что-то хотите сказать, Серафима, говорите, – раздался голос Николая.

– Здравствуй, Ира, – сказала Серафима. – Я так рада тебя видеть. Привет тебе из Италии. Здесь уже настоящая весна, воздух переполнен свежестью и надеждой. Милан очень красивый город и голуби не такие гадкие, как в Венеции. Выздоравливай поскорее и приезжай ко мне в гости.

Ира медленно повернула голову и посмотрела на Серафиму. По щеке покатилась крошечная слезинка. Её сизые губы, искривившись, заполнили весь экран и зашептали беззвучно, но отчётливо: « Беги… Беги… Беги…»

Экран подёрнулся зыбью и погас.

x x x x x x x x x x x x x x x

Откуда эта грусть, Сирены, и печаль

Когда ваш нежный плач плывёт в ночную даль