Олег Готко - Кешмарики от Иннокентия

- А у нас мы селимся, более того, по очереди ютимся в телах пролетариата, - ошарашил Степу бессмертный дух Ильича. - Вот, сегодня меняюсь в тебе с Малютой.

- Во мне?

- А ты думал, что зря по земле бродишь? Нет, я еще при жизни сказал, что все в природе устроено рационально.

- К черту такую рационализацию! И, вообще, почему только пролетариат?

- Карма у него такая!

- Что за зверь?

- Темный, ты, как подземелье.

- А "новые русские"? - перебил его неграмотный оппонент.

- Э-э, ненадежный в витальном отношении контингент. Мрут, как мухи. Статистику читать надо. Киллеры-шмиллеры всякие, понимаешь, да? - в складках простыни наметилось что-то татарское. - А мы боремся за сокращение мигрирующих душ, потому что это снижает качество инкарнаций!

- Что же делать?

- Да ты прям, как Чернышевский, - ухмыльнулось бесплотное постельное белье и вдруг страшным голосом заорало. - Ротик открывать, батенька, ротик!

Криворучко растерялся до того, что нижняя челюсть отпала сама по себе.

- Скуратов! А, Скуратов! Время уже! - просительно заныло привидение.

"У ходоков, видать, набрался," - сообразил Степан, но рот закрыть не успел, потому что оттуда неожиданно послышалось рычание дикого зверя.

- Рано еще!!!

- Да как же рано-то... - хныкало бестелесное существо. - Гляди, светает уже!

- Выходной до третьих петухов! - гаркнуло из Степановой утробы и разговор оборвался.

Пауза затянулась минут на пять, пока челюсть, наконец, со щелчком не встала на место.

- Ну, что ж, я пойду, - неловко засуетился протрезвевший медиум.

- Иди, иди... Все равно никуда не денешься. Или... - Криворучко мог бы поклясться, что оно ему подмигнуло. - Может закукарекаешь, а?

- Чего? Петуха из меня делать? Да я тебя!..

- Но-но, я же не в этом смысле. Вот если бы ты... - фантом свернулся петухом и косноязычно захрипел, - ку-кха-хре-ку... Тьфу, черт! Видишь, голос уже не тот. А все проклятая сырость. Кремлевская стена - она, знаешь ли, совсем не отапливается...

- А если я это... Думаешь, поможет?

- Конечно! Меня самого так три раза вокруг пальца обвели. Давай!!!

Степан постоял, пожал плечами и в ночи раздался душераздирающий крик петуха, который оказался одной лапой в кастрюле с пресловутым котом. Вдали эхом отозвалась трель свистка заблудившегося участкового.

- Вот здорово у тебя получается, - искренне обрадовалось привидение и неожиданно растаяло в воздухе.

- Потому что не курю.

- Это не может не радовать, - перед имитатором домашней птицы стоял милиционер. Как говорится, во плоти. - Старший лейтенант Булка. представился он и ткнул Степану под нос часы. - Почему нарушаем в неположенное время?

Была полночь.

- Да тут это... Прив... - нарушитель поперхнулся и замолчал на полуслове.

- Привиделось что-то, а? - тон вопроса был ласков, как май и лепестки сирени, под которой стояли. - Да никак это снова ты, Криворучко? Ну, здоров!

- Ага, привет. Давно, можно сказать, не виделись.

- Что же тебе опять померещилось, дорогой ты наш лунатик, что орешь ты дурным голосом на всю округу?

- Привидение, ей-богу. Как ты здесь стоишь, висело...

- И щупальцами шевелило, да? А, может, это белые петушки в воздухе летали? - тут тон сменился и стал скучным и казенным, как желтый дом. Будем сдаваться или наряд вызывать?

"Ну, все. Сейчас этот кретин вызовет "воронок", отвезут, пришьют "белку" и кукарекай, Степа, до полной инвалидности! Хоть бы этот чертов дух объявился!"

"Во-первых, не чертов, а, во-вторых, не положено ему зреть меня по рангу. Пускай своими галлюцинациями любуется, - раздалось колокольным звоном в бедной башке жертвы потусторонних жилищных проблем. - Вон и сейчас в нем Лаврентий Палыч заседает. С ним может связываться только полный псих, а я еще из ума не выжил. Благодарю покорно, батенька! Кстати, булыжник основное оружие пролетариата... Ты уж сам как-нибудь!"

- Так, что там у нас будем решать?

- Насчет петушков?

- И с ними тоже. Ну?

- А ну их, пусть кукарекают, - Криворучко решил, что терять ему нечего. Привидения есть, голоса в голове присутствуют - что еще надо для диагноза?

- Это как понимать?

- А вот так! - Степан набрал в грудь побольше воздуха и выдал трель поджариваемого петуха.

- Ты чего, в самом деле спятил? - Булка попятился от ненормального.

Тот не дал ему удалиться на безопасное расстояние, схватив за грудки.

- Призрак, понимаешь, бродит по Европе!

- Отпусти, придурок! - прохрипел участковый, наливаясь синевой, как спеющая слива.

- Кукарекай, волчара! - выдвинул ему сердобольный пролетарий немыслимое с точки зрения зоологии требование. - Тогда отпущу!

- Ху-ха-йе-ху! - спел третий петух свою лебединую песню и обессилено опустился на газон. - Ну, ты, блин, даешь! На зону захотел, да? Там тебя не только кукарекать научат! Я просле...

Тут речевой аппарат у милиционера заклинило, потому как голова Степана вдруг скрылась в каком-то тумане. И это облако становилось все гуще, пока не поползло к Булке. Было в нем что-то очень нехорошее, недоброе до такой степени, что голосовые связки снова заработали, но уже на истерических оборотах.

- Черт побери! - завизжал участковый, пытаясь разогнать мутную пелену руками, догадываясь спинным мозгом, что пристрелить ее невозможно. - У всех перегар как перегар, а из тебя чертовщиной какой-то прет!!!

- Я же и говорю, привидение, - развел руками виновник новоселья.

Голова Булки задергалась, глаза полезли на лоб, а из горла вырвался хрип, который знающие люди называют предсмертным. Только клерк из ЖЕКа не догадался бы, что в нем происходит внутренняя борьба за жилплощадь.

Степа благоразумно покинул поле битвы, где скептик по долгу службы стал объектом приватизации неслыханных акционеров. ***

Наутро Криворучко проснулся с дикой головной болью. Такого с ним не случалось даже после потребления продуктов перегонки, которые поставляла двору Петровна. Шагая в ногу со временем, старушка свой самогон разбавляла самыми несусветными ингредиентами. В составе смеси можно было обнаружить как карбид, так и куриное дерьмо.

При упоминании о дерьме в памяти дернулось какое-то непривязанное к реальности воспоминание. Степан повертел нездоровой головой, но окостеневший шарик догадки не попал в ячейку памяти и продолжал тарахтеть горошиной в сушеной тыкве.

- Ну и черт с ним! - рассудил он и поплелся в ванную. Иногда по утрам ему приходилось бриться.

Отвратное отражение, глянувшее на него из зеркала, под его тяжелым взглядом и бронебойным дыханием поежилось и покрылось испариной. Налет этот был каким-то странным, более того, подозрительным. Почудилась вдруг в нем Степану лукавая улыбка и сатанинский прищур. Очень и очень знакомое, вчерашнее, неожиданно почудилось в зеркале и тут шарик с грохотом встал на место.