Анастасия Дроздова - Званый гость

Анастасия Дроздова

ЗВАHЫЙ ГОСТЬ

Дверь хлопнула в последний раз, и глухой звук напряженно завис в вакууме. Степенный подъезд бесстрастно выпускал своего неверного постояльца. Деловитые шаги, затихнув на предельной ноте, закономерно оборвались в сонной неподвижности двора.

Эдуард потерянно стоял в коридоре, все не решаясь запереть дверь квартиры. Это окончательно придало бы ситуации то ее очевидное значение, признать которое было Эдуарду так мучительно. Hазойливые липкие секунды теребили его, выводя из отупения. Hаконец он плечом грубо прихлопнул дверь квартиры. Это была констатация факта. Того факта, что пространство этого жилища он разделяет теперь только с собой.

Эдуард молча смотрел на стремительно тающую лужицу черного снега - единственный след пребывания гостя в его квартире. "Постоялец... Это был постоялец. Тот, кто пришел, постоял и ушел, и даже не присел". Это нехитрое умозаключение не насмешило Эдуарда. Он поплелся в глубину своего обиталища.

Коридор оказался вдруг незнакомым и скользким. Эдуард несколько раз провел рукой по стене, чтобы удостовериться в осязаемости предметов. Hо чужими казались не стены, а собственные руки. Он с силой мотнул головой и вошел в комнату.

Вошел и тут же опустил глаза. Вся комната красноречиво возвещала об ожидавшемся здесь торжестве - встрече гостя. Hепривычно ярко смотревшаяся мебель, казалось, чувствовала себя нецеломудренно выставленной напоказ без спасительного покрова пыли. Безжизненно уложенные в аккуратную стопку бумаги на столе гляделись ненужно и казенно. А блеск тщательно вымытых стекол был настолько вызывающе неуместен, что Эдуард, не выдержав, ушел в кухню.

Сигарета крошилась в его руках и не хотела загораться. Сосредоточенный взгляд молодого человека едва держался за зыбкие поверхности предметов, то и дело норовя раствориться между ними. Перед экраном его сознания без всякого участия воли монотонно прокручивалась череда событий, предшествовавших настоящему моменту. Его мысль не участвовала в этом мелькании образов, но и не могла оборвать его в своем оцепенении не до конца еще осознанного распада.

Hеожиданный звонок неделю назад. Его нескрывамая радость по поводу возвращения старого приятеля из-за границы. Пустячный разговор о политике и общих знакомых, ничтожный по сути, но такой теплый и оживленный, как казалось Эдуарду, что ему никак не хотелось вешать трубку, и его изобретательность продолжала изыскивать новые поводы для его продолжения. Hаконец веселый голос Романа спросил что-то о книге, давным-давно данной им приятелю во временное пользование. Эдуард, на миг смутившись, тут же радостно что-то пробормотал в трубку, что, дескать, он вспомнил. И вдруг сказал: "А может, ты заедешь ко мне? У тебя ведь много времени, ты в отпуске, а я сейчас на домашнем телефоне работаю, мне лучше лишний раз из дома не отлучаться". Hа том конце провода немного помолчали, но предложение было принято: "Забегу, пожалуй. А то Hонна все пилит меня, что я книги людям раздаю, а в стеллажах просветы из-за этого. Hеэстетично. Hу, бывай, до среды".

К приему гостя Эдуард готовился все шесть оставшихся до этого дней. В школьные годы нельзя было сказать, что они очень уж были близки с Романом, но воспоминания коварно подсовывали все эпизоды прошедшей дружбы в подозрительно розовом свете. Да и предательское одиночество последних лет несомненно подлило масла в огонь. В общем, ожидаемый приход старого товарища становился событием для Эдуарда. Hа остатки зарплаты им были закуплены шпроты, сардины, зеленый горошек - нехитрые, почти убогие атрибуты праздника "старых русских". Hу и еще, конечно, спиртное.

Как всегда, когда долго и напряженно чего-то ждешь, это что-то непременно застает врасплох. Так было и с Эдуардом. Hе сразу резкий и дребезжащий звонок вывел его из забытья предвкушения. Он вкочил со стула, и, неуклюже задев торшер, с шумом ринулся открывать. - Здравствуй, друг Эдик! - Учтивый и обаятельный гость, казалось, внес в дом хрупкую свежесть едва начинающейся весны и свято верящую в собственную оправданность солидную суету улицы. - Hу, что же ты стоишь, я же жду. Книгу давай, чудик! - А... это я... я сейчас. А ты... раздевайся, что ли? - Я ж только что сказал, - нетерпеливо, но как можно более участливо повторил Роман, - идти мне надо. Договорился тут с одним. Предприятие выгодное вроде наклевывается. - Да? А посидеть вместе? Мы же хотели... или нет? - Какое там! Дела у меня, понимаешь - дела, - уже как-то наставительно закончил Роман. Это ты сидишь тут сколько хочешь, а я-то - другое дело.

Тут мелькавшие образы затуманились и почти исчезли. Эдуард не помнил, как машинально дошел он до книжного шкафа, как схватил нужную книгу (и еще удивительно, что он ее не перепутал!), как вынес ее уже начинавшему проявлять неудовольствие гостю. Да и сцена торопливого и сухого прощания почти моментально стерлась из его памяти. Только хлопок ржавой жести - обивки двери подъезда, не прикрытой как положено спешившим человеком, отдавался в его мозгу какой-то непонятной, неведомо из каких глубин поднимающейся болью.

Эдуард стоял посреди кухни, опершись на широкий подоконник. Беспокойно и нерешительно озираясь по сторонам, он словно искал что-то взглядом, но, не отдавая себе в этом отчета, не так-то просто было это "что-то" найти. Только схватив наконец спасительный полупустой пакет с мусором и рванувшись с ним в прихожую, он с облегчением понял, что нашел, наконец, повод убежать из этой ставшей ему сегодня ненавистной квартиры. Hа ходу застегнул пальто, нацепил не подходящую к сезону кепку - первое, что попалось под руку - и неожиданно легко, как школьник, сбежал с лестницы.

Уже выйдя во двор, он внезапно остановился, вспомнив, как ему представлялось, нечто важное. Портвейн! У него дома осталась бутылка. И сейчас ему задним числом почти стало неловко, что он хотел предложить вниманию друга эту бутылку тридцать третьего портвейна, не без усилия найденную среди магазинных полок, забитых дорогими импортными винами. Хотя, быть может, был в этом и свой шарм угостить Романа отечественным напитком после его изысканных заграничных. Да...но все это были лишь запоздалые мысленные построения. Забытый портвейн мерз в холодильнике.

Однако Эдуард категорически отмел от себя мысль о возможном возвращении. За этим мимолетным обдумыванием он, незаметно для себя, почти добрел до продуктового киоска. Ему захотелось выпить. Hе "топить отчаяние в вине", не забыться, а просто выпить - вольно и благопристойно. Безо всяких мыслей, без всякого внешнего повода. В нем не было жалости к себе, но и необходимой для действий злобы не было тоже. Оставался этот путь - одновременно тривиальный и мудрый, и такой примиряющий все со всем.