Леонид Филиппов - Что-то вроде любви

Костырко Из этого должно следовать, что критик изначально знает, какой должна быть литература. Детский вопрос: откуда? Из науки? Я, например, не знаю такой науки Сегодня, когда литература получает возможность нестесненно выполнять собственное предназначение, естественной для природы взаимоотношений писателя и читателя позицией критика, мне кажется, следовало бы считать представительство его от лица (от имени) публики. То есть критик как один из читателей. Пусть специально обученный для этого, но прежде всего читатель. аправление его взгляда не сверху вниз - от учителя к ученику, а снизу вверх: Это не значит, что критик не имеет собственных представлений об истине и добре; не значит, что критик не может сочетать в себе и эксперта, и посредника, и даже проповедника, но выступает он каждый раз от себя лично, а не от имени партии, какой угодно:

Роднянская От кого "представительствовал" критик ? Будучи в первую голову читателем, все же - не от читателей. Будучи, в самом первом приближении к тексту, экспертом и дегустатором, полагающимся на натренированность своих вкусовых рецепторов, - все же не от своего частного пристрастия. Критик представительствовал от своих убеждений. Убеждения - вещь, глубоко, даже интимно связанная с личностью их носителя, но в то же время и надличная. Они поднимают нас над частным существованием, соединяя с единомышленниками в общем миросозерцании. А так как речь - о "созерцании" (слово подходящее, когда имеется в виду восприятие художества) именно мира изящной словесности, критик представительствовал от своей литературной партии - так в старину и говорили, и это, если воспользоваться любимым оборотом Костырко, было нормально.

Костырко Басинский, например, недрогнувшей рукой мог написать в статье "Пафос границы" о том, какой должна быть литература. Более того, он согласен на то, что если журналу, например, будет предложено произведение пусть и талантливое, но расходящееся с "правильными установками" литературы, то это произведение печатать не надо. Для того чтобы сохранить литературу в чистоте и здравии, лучше будем печатать вещи не очень талантливые, а может, и вообще - слабенькие. о верные. А там, глядишь, и появится произведение талантливое и уже "правильное".

Роднянская Изменилось ли что-нибудь в наше, нынешнее, время? Костырко прав, тысячу раз прав: изменилось! Критика перестает быть органом литературных направлений, их взаимодействия и столкновения; недаром слово "тусовка" завоевало прочное место в нашем профессиональном жаргоне - как объединение не по принципиальным, а по житейским и деловым мотивам.

Ведущий Часто это, возможно и так. А теоретически - даже всегда. о - все же выдаем желаемое за действительное. В этом случае куда убедительнее аталья Иванова: писатель-профессионал исчезает, а критики работают в жанре "ворчалок". Какая уж тут тусовка: Даже профессиональный и современный емзер ругается все-таки отнюдь не с житейско-тусовочной позиции, а вот именно как раз с партийной: он обвиняет писателя в унылом эгоцентризме, в потокании комплексам ограниченных людей - словом, в несоответствии тому высокому предназначению, каковое, по мнению емзера, только и позволяет называться писателем. Всё то же, господа: поэт в России больше, чем поэт. То есть - не поэт! А зато обязан быть гражданином. Ведь обвинение в эгоцентризме и обвинение в недостаточной гражданственности - близнецыбратья! Но это могло бы быть лишь казусом, исключением из общего правила. Боюсь, однако, что дело с "тусовкой" обстоит далеко не так хорошо, как хотелось бы. Более точными представляются слова о "новой" обособленности, разобщенности, потере языка для общения. Не хотелось бы заканчивать на столь пессимистической ноте, поэтому - коли уж речь идет о писателе с чувством юмора - приведу для иллюстрации положения в нашей критике (да и не только в ней) чужую находку: нечто вроде притчи. Очень уж она злая и точная.

Израиль Меттер Лет пятьдесят назад мне пришлось по служебной надобности побывать в Ленинградской психиатрической больнице на Пряжке. Водил меня по палатам главврач. Он разрешил мне заглянуть и в отделение для буйных. Творилось там нечто невообразимое. о четверо дюжих санитаров сноровисто справились с тридцатью разбушевавшимися безумцами. Я спросил у главврача: - Доктор! Как же это удается санитарам при таком численном перевесе психов? - Все дело в том, - ответил он, - что психически больные не могут между собой договориться. Это свойство их болезни.

Если бы этого явления - Пелевин и вся его двойная эскапада (сами тексты плюс реакция на них во всем мире) - не было, ей богу, стоило бы его придумать - как лакмусовую бумажку (или , точнее - красную тряпку), вызвавшую такую реакцию критики, что стало многое ясно. е о Пелевине - для подобного критика никак не годится - а о критике. Даже мелькнет порой шальная мысль - что он все это "нарочно". А что? Я б не удивился. е всё, так уж хотя бы часть. Главный лозунг истинных пушкинистов (в простом буквальном смысле - как "буддисты" и т.п.) - то есть, пофигистов или, для рафинированных эстетов, постмодернистов, - должен быть какой? Верно ничего святого. То есть - как только ощутил в себе первые, щекочущие нос нотки пафоса, "красивости" (а это связывает куда больше, чем любое конкретное деяние) - хоп - сразу работай на снижение.

Но - есть в прозе Пелевина и другая часть. Та, в которой он всерьез поясняет сказанное в части первой. И - более того - жалуется на непонятость, одиночество и прочие бытовые неудобства затворничества. Печаль!.. Зачем это? К чему портить такой отличный анекдот, разъясняя, что в нем смешного? И уж тем более - взывать к посвященным - немногим: у тут мы, Виктор Олегович, тут. Слышим Вас хорошо. Прием:

И что? Надо кого-то громко звать, чтобы заглушить хор "критиков"? Пусть так, вот я и пишу. Хотя , видит бог, хорошего в этом ничего нет. Ибо сапиенти - он и так сат. А коли уж нет - так ничего и не поможет.

И, чтобы не сбивать впечатление "гипер", закончу все же цитатой - из Мелькиора де Вогюэ (сказано в 1886 году): "Эти доктрины возрождаются, с легкими видоизменениями, в той горячности, с какою известная часть России стремится к нравственному и умственному отречению, иногда тупоумному по своей неподвижности, иногда величавому по преданности, как и само евангелие Будды.

Всё в мире соприкасается."

15.04.98