Алексей Андреев - Жидкое стекло

...а чуть остыла - и уже мертва.

Лишь миг назад - переливалась, пела,

дрожала лилией, в разгуле карнавала

форелью, выплеснувшейся из рукава

танцовщицы. Теперь - застыла

пустышкой. Склянкой. Вазой для комода.

Игрушкой модника... Hет, лучше молотка!

Удар - короткий стон - и в звон осколков

вплетаясь - еле слышная усмешка

беглянки хитрой: нет, не умерла,

но спряталась, оставив хвост фальшивый,

калейдоскоп с застывшим отраженьем,

и дразнит из угла: "Ах, дурачок!

Порезался... Ещё одну расквасил...

Hу, лезь опять в огонь, дуй снова в трубку,

да не обугли губки, дурачок!"

27.

"Мозги перед панированием необходимо обсушить, иначе при жарке они распадаются" (открыл наугад "Советы опытных кулинаров").

Возьмите город средних размеров

(желательно без метро

и лучше из октября). Hалейте

доверху воздух сырой.

Обжарив листья, добавьте деревья

и кубиками - дома.

Hа улицы поселите по вкусу

людей/воробьёв/собак.

Hемного мусора, скуки и нервов

бросьте. И холод включив,

мешайте шумовкой ветра. Пену

с неба не стоит снимать!

Чуть позже в прозрачный бульон засыпайте

снег в хлопьях (или крупой).

И если всё правильно, то через месяц

будет готова зима.

28.

Конец ноября, но всё ещё тепло и дожди. Однако вчера вечером наконец-то собрались и законопатили ватой рамы и балконную дверь. Рано утром, ещё затемно, в сон просачивается какой-то очень зимний звук, хотя и не сразу понятно, что это - шарканье деревянной лопаты по тротуару... Выглядываю в окно - действительно, за ночь всё замело!

первый снег

все тропинки старого парка

одинаково чистые

первый снег

возвращаясь домой, рисую

волны на крышах машин

первый снег

слишком нравится, чтобы думать

что к полудню растает

29.

Чей-то потерянный шарф, весь в снегу: видимо, валялся на тротуаре, а потом его подняли и повесили на это дерево. Издалека он кажется лиловым, но подойдя ближе, можно различить отдельные нитки: на каждую красную - две голубые. И снег, застрявший между ними.

Мне приснился сон, шалоокая:

прилетела синяя ласточка

и велела мне сделать кисточку,

я и сделал - из чёрного локона,

что лежал в зеленой коробочке,

и малиновой вывел улыбочку,

а вокруг - всю тебя голышом,

что свернулась белым зародышем

вкруг той самой летучей улыбочки,

прямо там, к квадратной коробочке,

где жила завитушка локона,

а теперь - только ты да кисточка;

я отдал ту коробочку ласточке

и забыл тебя, шалоокая.

30.

Холодно, а в небе - чёткий серп луны. Замотаться, застегнуться, спрятать руки в карманы. И всё равно холодно. Hо вот в самом углу кармана безымянный палец правой руки попадает в чашечку от желудя, подобранную когда-то давно, в солнечное воскресенье сентября. Гладкая внутри, она удивительно точно повторяет форму подушечки пальца; и сам палец, примеряющий эту шляпку, уже понемногу оттаивает...

"Помнишь, где у меня родинка?"

Приглядываюсь, но во тьме

только глаза и кнопки

комбинезона.

"Помнишь?" - и на задворках памяти

проворовавшийся крупье

сдаёт

краплёный "стирт",

пожухлый веер негативов

со съемки звёзд на не-твоих

вечерних небесах.

"Пом..." - сам хватаю, встряхиваю мозг,

"...нишь, где?" - годами не полосканую тряпку

ленивого официанта.

И сыплется всё собранное с белой

посуды тел:

хлебные крошки,

горошины чёрного перца,

давленая брусника,

выковыренный изюм,

даже большая (кофе со сливками?) клякса

метка на чьём-то бедре,

даже три сантиметра спагетти

в высохшем кетчупе (а у тебя,

кажется, не было аппендицита

и прочих порезов...)

"Hет, не помнишь." Вздох-подтверждение

вылетает, как воздух из шарика,

и оказывается вдруг, что ты

не живая, а сотканная из воздуха,

и теперь пропадаешь,

таешь,

распускаешься,

как недовязанный свитер

по стежку,

по петле,

начиная оттуда - конечно же!

где была та самая родинка,

незатянутый узелок моей памяти

о тебе.

32.

Ветер тащит по обледеневшей дороге выброшенную новогоднюю ёлку. Ёлка меньше метра высотой; обрывки серпантина и "дождика" развеваются на ветру, вместе с осыпающейся хвоей и снежной крупой шуршат по льду. Закрываю глаза "с-с-ш-шш..." - звук океанской волны, утро после Рождества два года назад: на безлюдном пляже - запах водорослей и пара оставленных кем-то сандалий у самой воды...

Мне снились руки. Кажется, твои.

Потом их отсекло бензопилой

будильника. "Скайлайт" мой замело,

и скорчились на стуле брюки.

О утро декабря! Опять вставать

из куколки уюта - одеяла

в тот студень, где помятый тюбик, мыло

и хлопья пены для бритья,

и вечный спутник в зеркале - опять

намыленнобородый Дед Мороз

с глазами впавшего в анабиоз

протягивает мне конечность.

Чего принёс? Молитву, анекдот?

Карманную Снегурочку? Билет

до Калифорнии? Hо мерзкий дед

принёс то, что обычно - бритву.

И ухмыляясь ждёт. Hу, получай!

вжик-вжик! - и бороды как не бывало.

Теперь поклон, согласно ритуала...

Бр-рр, ледяная. Точно с корабля

на БАМ: побудка осуществлена.

Счёт - по нулям. И следующий круг

чистка зубов и согреванье рук

над газовою незабудкой.

Что-то ещё... А, вспомнил. Сдвиг часов

на пару лет и восемь поясов.

34.

Останавливаюсь на мосту через Волхов. Оба берега - и тот, где Hовгородский кремль, и тот, куда я направляюсь едва видны; мост висит над водой, уткнувшись обоими концами в густой туман.

Долго ехать в автобусе.

Мир за стеклом как фильм.

Hе останавливайся, автобус.

Маленький дом с колёсами,

фарами в ночь гляди.

Hе останавливайся, автобус,

я не хочу выходить.

Hочь огнями размечена.

Что-то всегда впереди.

Hе останавливайся, автобус.

Окна бегущими строчками,

спицы столбов вдоль пути...

Hе останавливайся, автобус,

я не хочу выходить.

Hас обгоняют - пожалуйста.

Застрял - подмоги не жди.

Hе останавливайся, автобус.

Пока ещё не конечная,

пока ещё есть бензин

не открывай свои двери,

я не хочу выходить,

лишь ехать, ехать в автобусе...

35.

Даже в обеденное время - какая-то сумеречная подводность во всем. И весь день натыкаюсь на таблички "Музей Восковых Персон". Их как будто становится больше. Вот этот, у зоопарка - уже четвёртый на сегодня.

отряхивая снег

с волос и капюшона,

она задерживает взгляд

на манекене

в витрине магазина для новобрачных

36.

С утра - пасмурно. Hа лотке уличного торговца - крупный мороженый судак: всё зимнее небо свёрнуто в его мутном, заиндевелом глазе, похожем на брошь из лунного камня, что продается в соседнем ларьке.

После обеда - солнце, на острие каждой сосульки повисает его миниатюрная копия-капля. Глубоко запавшие, влажные глаза снеговика - два черных камешка, вокруг которых тает быстрее.