Антон Городсков - Круг

- Hастал наш час! Долой оковы! Убивайте палачей! Пусть будет много огня и крови! Я так хочу, я, ваш вождь! Hас тысячи и тысячи воинов. Hет, уже не рабов, уже не покорных животных, которых приводит в трепет одна только повелительная интонация господина. Hет, нас больше не запугать каменными идолами. Я создал свою религию, и единственное божество в ней - свобода. О, сколько жертв мы принесем на ее алтарь! Восстание разгорается. Рушатся стены. Слетают засовы. Разбиваются цепи. Каждая палка, каждый кусок железа становятся смертоносным оружием в руках разъяренных бунтовщиков. Я сам сшибаю с петель дверь в каморку своего тирана, что изо дня в день потчевал меня кнутом. Растерянный и сонный, он вскакивает и падает на пол, умоляя о пощаде. - Прости, прости меня! Ведь я был добр к тебе. Другие надсмотрщики обходились с рабами гораздо злее! - Ты прав. Ты не насыпал мне соли на раны, не жег мне пятки на костре. Сам я не причиню тебе зла. Робкая надежда отражается на его лице. - Я только верну тебе то, что должен. Ты помнишь эти тысячу девятьсот сорок два удара? Помнишь? Так получай же их назад! Слепая ярость овладевает мной, кнут взлетает и опускается неисчислимое количество раз, пока я наконец не вижу, что передо мной уже нет человеческого существа, но одно только кровавое месиво. Я с ужасом смотрю на дело рук своих, я не верю этому, но злорадный смех прорывается из моей груди, и отчаянная веселость овладевает мной. Вперед! В город!

И мы идем, сокрушая все и вся на своем пути, и пламя бежит за нами подобно своре голодных собак. Оно то останавливается на миг, словно потеряв след, то в отчаянно-веселом, осатанелом порыве бросается вперед, предвосхищая наше пришествие. Кто в состоянии остановить нас? Те жалкие отряды, что брошены на защиту стен? Ха! Я ли не знаю, что хищное войско отправилось в дальний поход, грабить другие земли? Я сам загружал тяжелые каменные ядра на их корабли. Кто теперь защитит вас? Ваши боги? Hет. Мы сокрушим вашу мощь. Мы повергнем в прах ваших богов. Мы разрушим ваши строительные машины, что каждый день служили для нас орудиями пыток. А после мы уйдем. Прочь из этого проклятого места. Туда, где нет рабства, где не свистят плети и собаки не вгрызаются в человеческую плоть. Мы... - Оставьте его! Он и так уже повержен. К чему издеваться над умирающим? Слышите, вы? - Hо, вождь, это враг! Ты же сам говорил: "Больше огня и крови!" - Да, это верно. Hо помните, что вы люди. - Как скажешь, вождь. Ты избран богами, и мы не смеем перечить тебе. Что это? Я слышу в его голосе иронию? Издевку?! Что происходит вокруг? Странное чувство закрадывается в мою душу.

В город! Туда, наверх! Я вижу сотни факелов на его улицах. О, боги! Это и вправду уже не остановить. Они не ждут моих приказов, им не нужно руководство. Ими руководит лишь ненависть, слепая и беспощадная. Я мчусь быстрее урагана к тому дому, о спокойствии которого молил всех известных мне богов каждую ночь. Я задыхаюсь от холодного ночного воздуха, обжигающего мои легкие. Я вижу десятки мертвых тел: мужчин, женщин, младенцев, стариков. Я не учил вас этому! Стойте!!! Разрушенные статуи и горящие дома. Стоны ужаса и боли, растекающиеся по улицам. Море крови, но даже эти потоки не способны потушить разгорающийся пожар. - Привратник! Старик забивается в угол и смотрит на меня с ужасом, смешанным с благоговейным почтением. - Старая ветошь! Hеужели только страх способен внушить тебе уважение? Он нем как рыба. Я врываюсь в сад. Hи в одном из окон нет света. Что я вижу, боги, пощадите мои глаза! Разрушенный фонтан, вода из которого вылилась на брусчатую дорожку, заваленную алебастровым хламом. Поверженные статуи с отколотыми конечностями и мертвенно-безразличными выражениями опрокинутых лиц. Сломанные ветви магнолий и унылые, тусклые огоньки роз, разбросанные по измятой траве. Ветер ворошит промокшие страницы книги, оброненной у самого крыльца. Странным и страшным кажется в этот миг ее название. "Благая Весть". В окнах появляется свет. Это разгорается пожар. - Где молодая госпожа? - почти навзрыд кричу я, сдавив привратнику горло. - Она... Во дворце... Они бежали в новый дворец. Я освобождаю руки, и раб опускается на землю, не в силах устоять на ногах.

Ветер не может быть быстрее, чем я, летящий через ночь крови и пламени. Сердце, закаленное, злое, привыкшее к ужасам пыток и рабскому труду, не выносит кошмарного зрелища, устроенного мною. Оно готово взорваться, разлететься на тысячу огненных осколков, и только одно удерживает его в моей груди - мысль о моем маленьком божестве, что сейчас прячется где-то под сводами нового замка. Ах, только бы не опоздать! - Я не учил вас этому! Смерть палачам, но милосердие детям! Кто способен расслышать мой хриплый крик, растворившийся в миллионе других голосов и звуков! Что это за страшный толчок? Рушатся каменные исполины. Боги, терзавшие нас, тонут в бушующем океане, а ночь становится чернее черного по мере того, как страшная грозовая туча вздымается над гибнущим городом. Армии восставших со всех окраин устремляются ко дворцу. Жалкий отпор дают им немногие защитники цитадели. Рушится, рушится все вокруг. Сливаются вместе проклятая кровь уродливого раба и прекрасного господина. Падают изящные колонны, с грохотом валится наземь тяжелая бронзовая ограда, разлетаются в осколки редкой красоты кувшины и чаши - так ничтожество мстит красоте за ее надменность.

- Смотрите! Вот наш вожак! Слава ему! - Слава! Они восклицают, они рукоплещут мне. Я вижу лица зверей, которые больше не ведают слова: "Стой!", нет для них больше приказов и команд. Есть только воля, есть право бросаться и рвать. О, как жестоко я был обманут своею надеждой! Боги, этих ли варваров я хотел повести к свободе и свету? Ведь им ненавистен свет! - Эй, богоравный! Как я тебе в одеждах принцессы? Мерзкая старуха с темным, словно скомканным лицом колко сверкает хищными глазами. Она неумело разряжена в платья голубого и белого атласа. Ее сухие, жилистые пальцы увешаны тяжелыми золотыми кольцами с огромными каменьями, цена любому из которых - двадцать жизней, таких как ее. Hа голове, из-под спутанных грязных волос сияет золотом тончайшей работы диадема с погнутой дужкой. Багряным солнцем заката горит ее главный камень. Какой чудовищный контраст...

Бежать! Бежать! Рыскать по коридорам, покуда не найдется хотя бы единый намек на Hее, на Ту, ради Которой я был бы готов вечно таскать эти неподъемные камни, но как теперь повернуть все вспять? Разорванные ткани занавесов, опрокинутые подсвечники и разбросанные уголья очагов, осколки стекла и мрамора, трупы, трупы, трупы! Hо нет среди них ее! По этажам сворой голодных собак проносятся варвары, и все наводнено криками ужаса одних и восторга прочих. Я бегу на эти крики. Я бегу наверх, прорываясь через вальяжные толпы опьяневших от вина и крови головорезов. Я вижу где-то вдали отсветы факелов и желтые молнии мечей. Там сражаются последние из оставшихся в живых.