Виктор Максимов - Сансара одного дня

Явление третье

Я с такой силой сжимал поручень, что кожа на костяшках пальцев стала абсолютно белой. События и мысли, как всегда, наваливались на меня целый день, накапливались, аккумулировались, и к вечеру я стал полностью одурманен ими. Я смотрел на людей в салоне автобуса из-под насупленных бровей, и мои глаза источали безмерную... Впрочем, состояние у меня было совершенно обыкновенное, просто все, что я обычно держу внутри, сейчас рвалось из меня наружу. "Пусть только кто-нибудь попросит закомпостировать билетик", подумал я. Так мое желание кого-то убить приобретало справедливую причину. Что-то дотронулось до моего пальто. Я посмотрел вниз и увидел какую-то новоиспеченую мамашу с ребенком на руках. Маленькое отвратительное создание било меня своей ножкой, оставляя на пальто следы грязи. Я задохнулся от злости и еще сильнее сжал поручень. Мамаша заметила, что вытворяет ее отпрыск и шутя погрозила ему пальцем: - Ну зачем ты? Это нельзя. Это кака. Дядя ведь может обидеться. Затем она посмотрела на меня и улыбнулась, призывая порадоваться за ее замечательного уродца. У меня в желудке появилось жжение, мои ладони вспотели, и я неожиданно для себя улыбнулся ей в ответ. И стал сам себе противен. Затем мой взгляд скользнул ей на грудь, и я представил, как этот маленький монстр щиплет своими губенками ее за соски и ему на язык течет молоко. У меня самого вдруг появился во рту сладковатый молочный привкус, и я сглотнул. Меня охватила эрекция и прошиб пот. Я до смерти испугался, что женщина это заметит и попытался сконцентрироваться на другом, но у меня ничего не получалось. Я отвернулся и начал разглядывать других пассажиров автобуса. Поодаль стоял молодой офицер каких-то войск, держась одной рукой за поручень, а в другой - "дипломат". Я представил, как он сейчас придет домой, его встретит супруга, она тоже военная, тоже в форме, в какой-то такой непонятной, старинной что ли, с нашивками, эполетами, эмблемами, да, да, точно, это нацистская форма, гестаповская, в одной руке у нее хлыст, в другой - наручники, нет, скорее кандалы, и как только ее муж закроет за собой дверь, она ударит его хлыстом по лицу, он упадет на пол, обнимет ее черный сверкающий сапог и начнет целовать голенище, а она с таким сатанинским смехом вырвется, еще раз ударит его хлыстом, и начнет раздеваться, расстегивать медные пуговицы кителя со свастикой, а под ним кожаный лифчик... Я вздрогнул. Как затравленый зверь я начал оглядываться по сторонам, ища в салоне автобуса хоть какое-то место, где можно бы было спастись от охвативших меня порнографических галлюцинаций. Где-то сзади освободилось место, и я поспешил занять его. Рядом со мной оказалась молодая женщина. Я не видел ее лица - она сидела, полуотвернувшись к окну и читала какую-то книгу. Ее русые волосы приоткрывали только край щеки. Я привстал, как бы присаживаясь поудобнее и незаметно переместился поближе к ней, намереваясь заглянуть в книгу и выяснить, что она читает. Тут я ощутил запах ее волос. Это был запах обыкновенного шампуня или мыла, ничего особенного, но я почувствовал в нем столько чистоты, столько... любви, ласки, женственности, непорочности, материнства... Я сидел, тупо вперившись в книгу в промежуток между строками и дышал этим ароматом и думал о том, как мы сейчас познакомимся, и скорее всего вот так: я спрошу у нее который час, она ответит, я скажу что-то еще, она опять ответит, я сострю, она из вежливости улыбнется, обнажив прекрасные зубы, я как бы невзначай представлюсь, она скорее всего тоже представится, тут она вспомнит, что ей надо здесь выходить, и я скажу ей удивленно, что мне тоже, как это ни странно, и мы выйдем вместе... Все эти мечты были так совершенны, так... неестественны, что у меня сама собой напросилась ложка дегтя - я ощутил приступ какой-то тошноты. Что-то шевелилось во мне, рвалось вверх и противно щекотало в горле. На психическом плане это подпитывалось смачными порциями "дежа-вю", что все это уже было, и скорее всего недавно, и закончилось все это неважно, и вообще не стоит, ну что за глупости... Сердце в груди защемило, и я стал задыхаться. Автобус остановился, и я поспешно выскочил в распахнувшиеся двери на совершенно не нужной мне остановке. Я бежал, не останавливаясь, через пустые кварталы и холодный ночной воздух бил мне в лицо. Меня ужасно тошнило, и я молил Господа Бога прийти мне на помощь. Я пытался считать - это всегда помогало мне отвлечься, но совершенно забыл как это делается - названия чисел, изображения цифр вылетели из моей головы нелепейшим образом. Увидев впереди телефонную будку, я вбежал в нее, и вперился в циферблат, часто и с хрипотой дыша. Я смотрел на знаки, изображенные на никелированых кнопках и давал им вслух имена: один, два, три, четыре... Вдруг я икнул и меня вырвало прямо на телефонный автомат какой-то слизью. Я вытер рот и осмотрелся. Совершенно неизвестные мне места смотрели на меня темнеющими провалами своих дворов. "Сволочи", прошептал я неизвестно кому и побрел по направлению к мусорной свалке, видневшейся вдали. На небе была полная луна, и мне инстинктивно захотелось чьей-то крови. Проходя мимо свалки, я вытащил из кучи мусора железный лом - обломок какой-то трубы. Я поднял этот священный меч и сделал равнение на знамя. Армия крестоносцев за моей спиной издала боевой клич. Все они, как и я, хотели освобождения Святой Земли от всякого сброда. Я пошел вперед, и войско двинулось мне во след. Я свернул наугад в первый же переулок и сразу заметил вдали три тени. Тени тоже заметили меня и пошли мне навстречу, крадучись вдоль стены. Я остановился и крепко сжал рукой лом. За моей спиной нетерпеливо переступали кони и трепетали на ветру знамена. Тени подошли почти вплотную и остановились. - Не скажете, который час? - спросила одна из них с какой-то поддельностью. Странно, я думал, они спросят, не будет ли закурить. В желудке появилось знакомое жжение. - Пол-двенадцатого, - ответил я и не узнал свой голос. Тут один из них заметил в моей руке трубу. - Металлоломом интересуешься? - хрипло спросил он, и двое других гадко засмеялись. Я засмеялся вместе с ними, и так же гадко. Мой кулак сам по себе разжался и труба со звоном упала на асфальт. - Да... это... я... ммм... - пробормотал я, задыхаясь, и сделал шаг назад. - Куда же ты? - опять спросил Хриплый. - Мы еще не кончили! - и двое других опять засмеялись своей, наверное, излюбленной шутке. Я хотел ответить, но воздух застрял у меня в горле. Мои ладони пошли потоками пота, а сердце запрыгало по всей грудной клетке. За моей спиной ветер со звоном гнал по улице пустую консервную банку. Хриплый заметил, что я открыл рот, чтобы что-то сказать, и прошипел: - Заткнись, падло! Я криво улыбнулся и возненавидел себя в этот момент. Я возненавидел себя за то, что остановился, увидев этих людей, а не побежал прочь, за то, что свернул в этот переулок, за то, что вообще вышел из автобуса... Я захотел им сказать, что взрослым людям незачем тратить попусту нервы, и все можно решить другим, намного более цивилизованным способом, но тут один из них, стоящий справа, сделал резкий выпад и ударил меня кулаком в лицо. Я упал навзничь - так захотели мои ноги. - Чего молчишь, сука? - спрсил Хриплый, как-будто это не он мне только что приказал заткнуться, и мерзко схаркнул сквозь зубы. В моей голове промелькнула мысль, что сделай Хриплый сейчас одно мановение пальцем, и я поймал бы его плевок на лету как собака палку. Я сделал бы все, что они мне прикажут, потому что я очень боялся того, что они сейчас хотели со мной сделать. Я бы подполз к Хриплому на коленях и стал бы целовать подошвы его ботинок. Я бы даже не пикнул, если бы эти трое начали мочиться на меня - я их любил, я их почти обожал в эту минуту, потому что хотел защитить себя этой своей мнимой любовью от этого жестокого вечера, потому что боялся, боялся до ужаса, боялся каждой клеткой своего трясущегося тела, и ненавидел себя за это, себя, мерзкое, исходящее пoтом существо с распсиховавшимся сердцем и дрожащими ногами... Хриплый и его дружки начали приближаться. Я понял, что они хотят отнять у меня что-то, наверно даже самое ценное, и в моих глазах поплыли разноцветные блики. Я заплакал, мне стало безмерно жаль себя и я вспомнил свою маму и зашептал: "Мама... мама..." Я съежился в комок, и закрыл лицо ладонями, пытаясь отстранить от себя это зло. И тут на меня обрушился град ударов ног и кулаков. Я все еще любил их. Я все еще пытался оттеснить "любовью" неизбежный исход этой роковой встречи... Я думал о Наташе и Кате, летящих рядом со мной в облаках, и видел равнодушные звезды за спинами этих, тоже по-своему несчастных, людей. В лунном свете блеснуло лезвие ножа. - Нет! - закричал я истошно, - Нееет!!!