Неизвестен Автор - Начало повестушки

И не удобней ли будет собрать ее на месте?" - причем все это - самым что ни есть бесхитростным тоном и с ангельски-невинной физиономией! у и хитрец же этот брат Гийом... был, черт возьми, - да упокоит его душу всемилостивый Господь! Если сюда теперь и проберется какой-нибудь умник, то разбить Пресвятую Деву, дабы заставить ее разродиться побрякушками, даже его свято-пьяному преподобию в голову не взбредет - своя шкура дороже!"

Храмовник с наслаждением погружает руки в чашу с прохладной водой, торопливо пьет из сложенных ковшиком ладоней. Затем, стащив с головы шлем, зачерпывает им воду и плетется обратно к выходу...

- Мессир Ангерран!

- Я здесь, дитя мое. - рука командора тихонько гладит белокурые волосы пажа, стараясь не задеть рану. Танкред, оказывается, не так опасно ранен, как показалось рыцарю вначале, удар пришелся вскользь. И рука, вроде бы, шевелится. Бедняга просто потерял много крови. В другое время командор бы этому радовался. о теперь...Теперь все равно.

- Где мы, мессир?

- В крипте. Под часовней.

- Я никогда тут не был...

- А тебе и нельзя было здесь бывать, ведь ты же еще не рыцарь. а, попей, легче станет. - Юноша жадно отхлебывает несколько глотков, и неуклюже, как кошка лапой, зачерпывая воду левой, здоровой, рукой, пытается обмыть кровь с лица, но только еще больше ее размазывает. Давай, помогу. Вот так. - Командор, обмакнув в воду край своего недавно бывшего белым табарда, на котором красный крест от пятен крови теперь больше похож на паука, осторожно обтирает лицо пажа. - у вот, теперь ты хоть немного похож на себя.

- Мессир...они... взяли замок?

- Взяли, Танкред. С нами покончено. аверху никого не осталось, кроме наших врагов.

- А сюда они не придут? - Танкред с опаской вглядывается в темноту коридора и изо всех сил стискивает тонкими пальцами запястье рыцаря, будто ища защиты.

- ет. о и нам отсюда идти некуда. Кроме как... или... - командор многозначительно указывает пальцем сперва вверх, на угрюмо нависающие над их головами своды, потом - на пол. - Туда, где сейчас наши друзья... Ты не боишься?

- е боюсь, мессир Ангерран. Только...

- Что - только? - емного помявшись, белокурый паж наконец набирается храбрости и выпаливает: "Раз сюда допускаются только рыцари, и раз я уже все равно здесь, то посвятите меня, мессир!" Рыцарь не сразу находит, что ответить, и Танкред совсем тихо, умоляюще добавляет: "Ведь это - моя последняя в жизни просьба, ну что вам стоит, мессир!"

"Посвятить мальчишку в рыцари? Что ж, почему бы нет. Он вполне это заслужил.

Если бы Танкред в оружейной не рубанул по физиономии того рыжего, я сейчас, вернее всего, валялся бы вместе с другими во дворе, и начальник гарнизона с будущим епископом метали бы жребий о моих доспехах".

- Будь по-твоему, Танкред. Держись, я перенесу тебя поближе к аналою нужно, чтобы нас видела Мадонна (Господи, какую чушь я несу!). А на колени встать сможешь?

- Попробую, мессир.

- В крайнем случае, держись за аналой.

- А можно?

- Можно. Теперь все можно... Держишься? Сейчас... - Командор подбирает с пола меч, и усилием воли заставляет себя гордо выпрямиться - только бы не пошатнуться, не застонать: Танкред до последней минуты должен видеть перед собой рыцаря Храма, а не расхворавшуюся к дождю старую бабу!..

Тяжелый клинок ложится на плечо юноши. "Танкред де Сен-Валлье, посв...", - начинает командор обычную формулу, но в последний момент успевает сообразить, что в данных обстоятельствах положенные по обычаю слова "будьте храбры, верны и честны" прозвучат кощунственной насмешкой, и, запнувшись на секунду, честны" продолжает:

"Вы были храбры, верны и честны, я посвящаю вас в рыцари". "Благодарю, мессир".

"е стоит, брат Танкред". Еле заметное движение руки - и покрытое засохшей кровью темное лезвие касается тонкой мальчишечьей шеи. Струя крови из перерезанной артерии кажется почти черной в свете свечей. Тьма застилает глаза юного рыцаря прежде, чем он понимает, что произошло. Перед тем, как окончательно лишиться сознания, он, падая, еще успевает почувствовать, как сильные руки подхватывают и поднимают его, ощутить прикосновение губ ко лбу и услышать будто издалека, откудато снизу, голос командора: "е бойся... не бойся...".

Командор осторожно опускает на пол то, что несколько минут назад было Танкредом, складывает на груди его холодеющие руки, и читает отходную медленно, путаясь в латинских словах. "Requiescat in pace, брат Танкред.

Прощай, вернее - до скорого свидания!"

Осталось главное - то, для чего он сюда и явился. Чтобы нажать на нужный камень как следует, сил уже не хватает, и тайник в стене за спиной Мадонны открывается лишь с третьего пинка. Кое-как сняв со стены полосатое знамя, командор долго, тяжело дыша и ругаясь на чем свет стоит, пытается отодрать его от древка, но безуспешно.

Приходится пустить в ход фламберг. Два удара, и вместо знамени перед рыцарем на полу длинная жердь и пыльный, с неровным, обмахрившимся краем, кусок полосатого полотна - прости, старина Босеан, но иначе нельзя. Еще взмах меча - и древко превращается в две ручки для метел. Расстелив знамя на полу, командор тщательно заворачивает в него тяжелый фолиант и, поцеловав, укладывает в тайник. Затем берет с аналоя кубок - шедевр неизвестного резчика, белую полураскрывшуюся розу на тонком стебельке, которую обвивает своим гибким чешуйчатым телом змий-искуситель. Его голова, несуразная и страшная: торчащие в стороны длинные ослиные уши, козьи рожки, вытаращенные круглые глаза и оскаленная крокодилья морда нависает над розой, вцепившись зубами в лепесток. Чаша Сатаны. По преданию - та самая, которую, пытаясь искусить Спасителя, подносил Ему враг людского рода. А еще говорили, будто кто изопьет из нее, тот будет здесь последним из командоров. Так и случилось.

аполнив кубок водой, командор возвращает его на место. Легкое нажатие пальцев заставляет ослиные уши чудища насторожиться, и в кубок из зубов врага рода человеческого падают одна за другой две темные густые капли.

Вода в кубке становится мутной, как в луже, от нее исходит слабый запах болота и скотного двора.

Пора собираться. Умывшись и пригладив рукой короткие темные волосы, командор тщательно, краем плаща, вытирает лезвие фламберга. адевает шлем и перчатки.

есколько минут стоит с кубком в руке перед открытым тайником, о чем-то сосредоточенно размышляя...

аконец, выругавшись так, что, кажется, мраморную мадонну вгоняет в краску, а королю Филиппу и присным его, наверняка, долго и мучительно икается, тамплиер залпом осушает кубок до дна. Торопливо кладет его туда, где уже покоятся книга и Босеан, и закрывает тайник, встав на колени и наваливаясь всем телом на непослушный камень. Готово. Теперь до реликвий Ордена никому не добраться. Он с трудом поднимается, голова вдруг наливается свинцовой тяжестью, боль ледяным копьем пронзает внутренности, черные круги и звезды пляшут перед глазами.