Юрий Щекочихин - Рабы ГБ

Больше того! И сами сексоты, и их кураторы активно использовали возможности для личного обогащения, которое - по крайней мере до короткого наступления эры Андропова - не считалось предосудительным (Кстати, при Брежневе, да и позже КГБ не только не имел права вербовать партийных функционеров. Даже вести оперативные разработки против инструктора райкома партии можно было только лишь с разрешения вышестоящего партийного руководства. Да и не только КГБ! Для того, чтобы получить Владимиру Олейнику - руководителю следственной части российской прокуратуры - санкцию на арест всесильного в восьмидесятых начальника управления московской торговли Трегубова, понадобилось решение руководителей Комитета партийного контроля при ЦК КПСС. Причем предварительно он был обязан показать все агентурные данные, что потом, естественно, затруднило работу следствия).

Вот письмо Л. Долгих из Одессы, раскрывающее сам этот механизм:

"Я многие годы проработал в одесской таможне и хотел бы познакомить вас с методами вербовки.

Начиная с 1984 года все инспектора таможни, посещая - в составе комиссии по оформлению - иностранные суда, были обязаны писать рапорт на имя зам. нач. таможни по режиму (сотруднику КГБ), в котором указывать:

1. Кто из членов комиссии, куда и с кем из иностранцев перемещался по судну

2. Кто брал подарки и какие.

3. Кто вел "неслужебные" разговоры и на какие темы.

4. Кто что ел и пил.

Это нововведение ввел в таможне А. Никольский, затем продолжил его преемник Н. Пивень.

По-видимому, дела пошли так успешно, что вскоре А. Никольский получил направление на самую престижную в Одесском КГБ должность - пассажирским помощником на теплоход "Шота Руставели".

Дальше происходит следующее: инспектор настучал на врача, переводчика, ветеринара или на кого-нибудь другого. Того вызывают - или работа, или...

Кроме этого, КГБ может без объяснения лишить пропуска на иностранное судно.

В общем, либо тихая, хорошая работа с "презентовыми" сигаретами, напитками и т. д. - либо сексот на всю оставшуюся жизнь.

Теперь вопрос, к чему все это: ведь в составе комиссии два пограничника, то есть официальные представители КГБ. Для системы всеобщего доносительства? Нет.

КГБ через сексотов из числа сотрудников таможни начинает решать вопросы оформления в таможенном отношении лиц, весьма сомнительных с точки зрения законности перемещаемых ими вещей. Сами они таможенных атрибутов не имеют. Для меня лично нет до сих пор ответа на некоторые очень крупные контрабандные и прочие операции".

Это письмо вот еще почему привлекло меня. Я хорошо знаю Одессу и различные махинации, проводившиеся там в те годы, и потому убежден, что все это - правда: за мелким "стуком" могли последовать довольно крупные дела, прикрываемые местной номенклатурой, в том числе и из КГБ. Но больше того: слово "таможня" можно заменить названием организации, так или иначе соприкасавшейся с иностранцами. Не говорю уже о "валютных проститутках", которые (сколько я наслушался этих рассказов!), кроме информации, чаще всего не имеющей никакого отношения к проблемам государственной безопасности, передавали своим кураторам часть заработанных более-менее честным трудом денег.

Естественно, КГБ позволял своим агентам нарушать законы. Часто именно предоставление возможности оставаться безнаказанным становилось тем коротким поводком, на котором они держали их на привязи. Но случалось и так, что именно эта позиция: "работай, мы прикроем" - оказывалась впоследствии роковой для самих агентов.

Свидетельство тому - история агента Ю. М-на, которую он поведал мне, находясь в заключении. Письмо, как явствовало из приписки, было им направлено ко мне нелегально.

Вначале идет сюжет относительно для меня привычный:

"В 1982 году, после работы электрорадионавигатором на кораблях-шпионах, закодированных под научные суда, я был "удостоен чести" стать секретным агентом-информатором Мурманского обл. управления КГБ. В круг моих обязанностей входил сбор компромата как на отдельных граждан СССР (под девизом "Каждому советскому человеку - достойное досье"), так и на целые коллективы, для чего меня, например, в 1983 году внедряли на три месяца под видом младшего научного сотрудника в Мурманский филиал Ленинградского НИИ морского флота. Полученную информацию на работников этого института я передавал начальнику отдела кадров Б-ву или его помощнику - лейтенанту С-ву в одном из конспиративных номеров гостиницы "Полярные зори".

Занимался я сбором компромата и на оперсостав Первомайского РОВД г. Мурманска, в результате чего некоторых из них уволили из органов МВД.

Если же тот или иной "объект" не шел на личный контакт со мной, то мне предписывалось "близкое знакомство" с его женой... Так, например, было в истории с одним из офицеров ИТУ-МВД, когда я втайне записывал на японский магнитофон постельные откровения его жены: мол, муж - негодяй, наркоман и пр.

Если же компромата не удавалось получить и таким образом, то против неугодных контрразведке лиц фабриковались уголовные дела... В 1982 г. я принимал непосредственное участие в одном из таких дел, когда абсолютно невиновного человека - мать двоих детей - осудили на полтора года на основании моих заведомо ложных показаний, сфабрикованных КГБ (явку с повинной о даче ложных показаний я написал еще в 1989 году, но либо ее не отправили по назначению, либо прокуратура посчитала, что сначала нужно реабилитировать жертвы НКВД, а уже потом, очевидно, через очередные 50 лет жертвы КГБ).

Участвовал я и в слежке за иностранными моряками, за установлением их связей с гражданами СССР и в других антиконституционных деяниях..."

Но как выяснилось, не для того, чтобы покаяться в этих своих грехах М-н направил мне эту свою исповедь. Дальше он переходит ко второй части своей истории - к тому, что он называет "личным поиском":

"В 1984 году, находясь в г. Риге, я внедрился в группу валютных фарцовщиков, но во время контакта они обнаружили у меня удостоверение сотрудника КГБ. Имея своих людей в органах милиции, они тут же заявили, будто я, используя удостоверение, конфисковывал у них импортные вещи".

М-на взяли под стражу. От показаний он отказался, настаивая на встрече с работниками КГБ (как он утверждает, "в соответствии с инструкцией на случай подобных ситуаций"):

"Надо сказать, что тогда у милиции с госбезопасностью были сложные отношения, и только после 22 суток голодовки мне удалось встретиться с представителем КГБ ЛССР. Капитан (фамилию не помню - латышская) посетовал на то, что слишком поздно я связался с ними - уголовное дело уже возбуждено, но обещал помочь и поставить в известность своих мурманских коллег. При этом он предложил мне молчать о принадлежности к КГБ, т. к. это, по его мнению, грозило неприятностями моим шефам. После беседы с ним я начал давать показания, суть которых сводилась к тому, что я подделал изъятое у меня при аресте удостоверение, но никаких вещей, естественно, не конфисковывал".