Юрий Щекочихин - Рабы ГБ

- Нет, Юрий... Никак невозможно... Я только что от руководства... Нет... Только сегодня... Вопрос очень срочный... Чрезвычайно срочный... Никак нельзя у вас в редакции... Поймите же, к вам люди заходят... А вопрос не терпит отлагательства...

Да что за вопрос-то такой?! Касается меня лично, как Юрия, то есть как просто человека, или как журналиста, представляющего "Литературную газету"?

- И так и так, Юрий, и так и так... Очень, очень нужно увидеться... И руководство...

- Черт с вами! - решительно заявил я, сам порадовавшись тому, как это сказал. - Только моя страсть к приключениям заставляет меня идти на эту встречу!

- Вот и чудесненько, вот и чудесненько, - возликовал Алексей Иванович.

Где? Когда?

Любая гостиница на выбор: "Россия", "Берлин", "Будапешт"... Я прикинул, что ближе от редакции.

- Ладно, "Будапешт"...

- Через полчаса я вас жду.

- Да как я вас узнаю-то? - спросил я.

- Не беспокойтесь... Мы вас узнаем, узнаем... - радостно проворковал таинственный незнакомец.

Я вышел в коридор и увидел Юру Роста, выходящего из фотолаборатории.

- Юра, - попросил я его, - подстрахуй, пожалуйста... Может быть, меня хотят растворить в ванне? - И рассказал о надоедливом Алексее Ивановиче, так страстно жаждущем свидания со мной.

До "Будапешта" мы домчались в считанные минуты. Рост остановил машину недалеко от гостиницы и сказал, что посмотрит на этого человека ("Ты только попроси его сразу же предъявить документы") и дальше будет действовать смотря по обстоятельствам: или подождет меня у входа, или вернется в редакцию.

- Но учти... Растворение в ванне - процесс болезненный, - кажется, пошутил на прощание Юрий. И я отправился на встречу, которую, учитывая необычность ее проведения, вполне можно было назвать конспиративной.

Теперь такой вопрос... Вспоминаю, испытывал ли я тогда страх?

Не очень-то просто на него ответить, особенно сейчас, задним числом.

Вообще-то у меня не так давно появилась теория, согласно которой жизнь - это преодоление детских страхов. Сейчас, допустим, у меня, кажется, не осталось никаких страхов (имею, естественно, в виду страхи, испытываемые человеком по отношению к самому себе, а не за детей или друзей). Кроме, может быть, одного - перед кабинетом зубного врача. Правда, по этой теории получается, что к смерти человек подходит с таким счастьем бесстрашия, что вместо похоронного марша должен звучать марш из "Веселых ребят". Но это я сейчас так думаю, когда самому за сорок, а на улице уже девяностые.

А каким я был тогда, в восьмидесятом? Ведь не только я был иным, но и КГБ еще оставался могущественной и очень серьезной организацией. И относились к секретным службам не так, как сегодня.

Нет, точно помню, что я не испытывал страха, делая несколько шагов по направлению к гостинице. Но объясняю это только лишь одним: я уже привык тогда себя чувствовать более-менее под защитой газеты. И второе. С годами мы выработали в себе ироническое отношение к КГБ, несмотря на то, что все больше и больше убеждались во всемогуществе этой тайной организации, спрутом опутавшей страну

В юности мы с особым гусарским шиком распевали песню Вадима Черняка про Васю Чурина:

Дни январские белы, негорячи,

Вот опять не тает снег на мостовой,

Очень мерзнут на бульварах стукачи,

Мой приятель Вася Чурин чуть живой...

Вадим всегда утверждал, что Чурин - реальный человек, что они познакомились в шашлычной на Богдана Хмельницкого (той самой, кстати), что по пьяному застолью Вася раскрыл свою страшную тайну и после этого ловил Вадима на улицах и настойчиво зазывал выпить. Поэтому Черняку пришлось написать еще три песни про Васю Чурина и в последней почему-то отправить его в ссылку в город Гусь-Хрустальный, где (как пелось в песне), "нет ни гуся, ни хрусталя"...

Итак, страха я, скорее всего, тогда не испытывал. Но был... Как бы точнее сказать... Ну, в состоянии нервного ожидания. Да сами посудите! Ни с того ни с сего... Звонок... Спешка...

Свидание в гостинице... Черт знает что!

- А вот и Алексеи Иванович! - тут же определил я, заметив человека, который радостно заулыбался при виде меня. Лет сорок, лицо, не различимое в толпе... Клерк клерком...

- Вот замечательно, Юрий, вот замечательно... И чтобы вы не волновались... - и он открыл удостоверение, разделенное, как я помню, внутри на три разноцветных полосы.

Ага, правильно... Алексей Иванович... КГБ... Майор... О, майор!..

Я, помню, долго рассматривал удостоверение - больше для Юрия Роста, который из "Жигулей" наблюдал за нашей встречей. А потом спросил:

- Ну и где же будем разговаривать?

- Вот, пожалуйста. - Он гостеприимно распахнул двери гостиницы.

А дальше произошла замечательная сцена.

Дело в том, что из всех врагов, которые у меня есть, на первом месте стоят швейцары. Сколько я себя помню, они меня никогда никуда не пускают, а если и пускают, то долго подозрительно смотрят вслед. Я знаю, что не умею с ними разговаривать, и у меня, как ни стараюсь, никогда не получается пронести себя мимо них как важный государственный груз, не подлежащий таможенному досмотру.

Вот и тогда, как только майор, пропуская меня вперед, открыл дверь гостиницы, наперерез мне бросился швейцар:

- Вы куда! Куда!..

- Товарищ со мной, - тихо произнес Алексей Иванович.

- А вы сами кто такой! - вдруг заартачился швейцар, перегораживая путь уже майору в штатском.

- Я, честно, с некоторым злорадством наблюдал эту сцену, но в то же время с интересом ждал, как же выйдет из создавшегося положения Алексей Иванович, и не пригодится ли этот опыт впоследствии мне самому.

Майор злобно бросил швейцару:

- Дайте пройти! Уберите руки!

- Что значит, уберите руки! - взорвался швейцар. - Визитку! Тогда майор, бросив на меня извиняющийся взгляд, подошел вплотную к швейцару и шепнул несколько заветных слов. Которые, правда, бдительного стража не испугали, потом что, пропуская майора, он недовольно буркнул:

- Так бы сразу и сказали! - И уже мне: - А вы куда?

- Да со мной товарищ, со мной... - бросил ему майор и, уже когда мы миновали вход, выругался: - Вот болван... Бывают же такие болваны!

И, когда мы уже поднимались по лестнице, вдруг добавил:

- Я этих швейцаров, если откровенно - то просто ненавижу, - чем тут же, естественно, вызвал во мне чуть ли не братскую симпатию.

Мы, помню, шли какими-то переходами, поднимались по лестнице, потом снова опускались.

- Я, Алексей Иванович, вот так вот еще ни разу ни с кем не встречался, - сказал я ему. - Чтобы так! Тайно. В гостинице.

- Неужели первый раз? Да не может быть! - как показалось мне, искренне удивился майор.

- И вообще, - добавил я, - с вашими никогда и не встречался. Я больше с милицией.

- Да не может быть! Неужели впервые?! - снова удивился он, видимо, не поверив.