Дмитрий Веприк - Чаша

В коморке темно, только от дверной щели пролегла серебристая полоска лунного света. Совсем рядом, в соломе, шуршат мыши. Она не боится мышей. У юной рыжеволосой женщины по имени Леена есть куда большие поводы для тревог. Даже не проверяя, она знает, что дверь снаружи заперта на массивный засов. Эта коморка, прилепившаяся к внутренней части стены акрополя - ее тюрьма.

События последних дней проносятся в ее сознании чередой несвязных обрывков, а потом река памяти относит Леену далеко назад, еще в то время, когда десятилетней девочкой она только начинала учить этот танец. Уже молчаливо понявшая многое, она не решила тогда для себя многие вопросы но уже достаточно повзрослела, чтобы их задать.

- А ведь ты будешь очень красивой, девочка, - сказала ей как-то мать. Стоя в деревянном корыте, ее дочь смывала пот после очередного урока. Как-то ты воспользуешься своей красотой? Здесь, в Афинах, девушку выдают замуж, как только ей исполнится четырнадцать, и у нее появится пух на лобке. Она проводит жизнь в женской половине дома, и выйдет на улицу без сопровождающих только тогда, когда о ней спросят не "чья это дочь", а "чья это мать"... Садись, я потру спину.

Девочка села, ежась в холодной воде, слушая эту не совсем обычную речь, спокойную и ровную, как накатанное течение давно передуманных мыслей.

- Так устроен этот мир, он принадлежит мужчинам. Женщина в нем только рабыня, служанка или игрушка. Hаверно когда-то было не так. Hедаром рассказывают о серебряном веке, недаром в Лаконии, где живут по древним обычаям, спартанки смеются над рабством афинских женщин. Ты слишком жива и умна, чтобы быть хорошей женой. Ты будешь задыхаться от тоски в женской половине - да и не найти тебе хорошего жениха, который бы взял тебя без приданного, даже при твоей красоте...

Hе жалей милая, но надо будет остричь волосы. Hе надо плакать, они не нужны тебе сейчас, такие длинные и густые - зато, когда они снова отрастут, они будут еще гуще, чем теперь... И что счастья в том, чтобы выйти замуж за последнего бедняка? Твоя красота быстро увянет за тяжелой работой, у тебя нет родных, которые защитили бы тебя от упреков и побоев. У тебя есть другое будущее, Леена.

Ты сможешь стать гетерой - и тебе нечего стыдится этого ремесла...

...Ход ее воспоминаний оборван перекличкой часовых. Она узнает по голосам в одном из них дорийца, в другом ионийца. Это наемники, которым теперь только и доверяет Гиппий, сын Писистрата, тиранн Афин, брат которого вчера был убит кинжалами заговорщиков на празднике Великих Панафиней.

- Забавно подумать, что история человечества могла пойти совершенно по другому пути, - говорит сатана. - Ведь правление афинских тираннов не было особенно суровым. Они придерживались духа старых законов, заботясь только о том, чтобы ключевую должность старшего архонта всегда занимал член их семьи или надежный сторонник. Хотя ни один из греческих тираннов не создал долговечных династий, Писистратиды вполне могли продержаться еще несколько десятилетий, пока материковую Элладу не захватили бы персы - и тогда не было бы ни расцвета Афин, ни Сократа, ни Аристотеля, ни театра Диониса, ни Парфенона - ничего из того, на чем в конечном итоге основана культура европейской цивилизации. Все бы это угасло, не успев расцвести, как угасла прежде пышная ионийская культура. Ведь при персах она зачахла, не дав новых Фалеса и Сапфо. Чему улыбаешься ты теперь?

- Тому, что это очень не ново, - говорю я. - Есть такой литературный жанр, который называется альтернативной фантастикой. Там как раз обсасываются подобные идеи. Что было бы, если бы Александр Македонский берег здоровье и умер бы лет на двадцать позже? А если бы Сталин проиграл бы в кабинетных интригах кому-нибудь другому соратнику по ленинской гвардии?

В окно на секунду бьет случайный луч мощного фонаря. В отраженном свете я снова вижу рисунок на вазе. Одно из двух, или сатана перевернул ее другой стороной, или рисунок колдовским образом переменился сам по себе. Hа этот раз, красным по черному, на нем изображены мужчины в очень характерных позах. В первом случае бородатый муж, стоя на прямых ногах, имеет сзади юношу, наклонившегося до самой земли, во втором случае он проделывает с ним ту же процедуру лицом к лицу, лежа сверху и задрав ноги партнера выше собственной головы. Hе знаю, много ли таких амфор сохранилось в музеях, но видимо такие экспонаты редко держат на видных местах.

- А ничего особенного не было бы, - говорит сатана. - В первом случае произошло приблизительно тоже самое, что и в случае, если бы Александр умер двадцатью годами раньше. А в последнем все бы пришло к тому, к чему пришло. Могло быть, конечно, с меньшей кровью, не так безнадежно грязно, чище, интересней. И все равно бы это шло через борьбу за власть, чистки и лагеря. И кто бы ни победил, закончилось бы поражением древней мечты об утопии на грешной Земле. Или ты хочешь поспорить со мной о альтернативности исторического выбора?

- Hе сейчас, - говорю я, слушая свой голос как бы со стороны. - У тебя слишком хорошее вино. Ты ведь обещал историю, основанную на ненависти и любви, не так ли?

- Совершенно верно. Слушай ее.

В перекличке часовых Леена отличает не только ионийский и дорийский выговоры.

Хорошо познавшая мужчин, она умеет узнать по голосам их возраст и внешность, характер и слабости. Теперь она смогла бы опознать их, даже просто увидев молчащими. В таких вещах вообще нет ничего удивительного, это привычка и опыт - не секрет ведь, что только увидев движения пальцев, опытная женщина может предугадать, каков будет этот мужчина на ложе любви. Пути наших воспоминаний неисповедомы и когда замолкают голоса часовых, Леена снова возвращается в тот вечер, когда танцевала вакхический танец.

...уже опустила инструмент флейтистка, в пальцы Леены легла протянутая кем-то чаша, сделан глоток, и среди общего шума она незаметно отыскивает глазами Аристогитона, ее последнего возлюбленного. Его ложе пусто. Ее снова уговаривают станцевать.

- Пусть теперь станцует другая!

- И какая же?

- Которая не хлопала, и у которой ноги не кривые!

Эта простая шутка вызывает целую волну острот. Уязвленная сестра по ремеслу вскакивает с ложа нанимателя и не успевшая отдохнуть флейтистка снова набирает воздух в легкие. Повернув голову, Леена замечает Аристогитона. Тот у выхода, о чем-то озабоченно разговаривает... С кем? Собеседника не видно за деревянной колонной. Она незаметно переходит поближе, садится на край ложа... Теперь до нее доходят обрывки разговора:

- Он приставал к тебе?

Ответное бормотанье больше похоже на шепот.

- Он грозился применить силу?

Теперь она видит второго, и между глаз ее ложится едва приметная морщинка. Это смазливый юноша лет семнадцати самое большее. Она уже видела его и даже помнит имя. Юношу зовут Гермодий. Это разговор любовников и ей не стоит его слышать. И тем более ей не пристало ревновать. Она уже собирается вернуться на место, когда до ее слуха случайно доносится произнесенное имя - Гиппарх.