Денис Журлаков - Love story

И еще один посетитель был в Заведении. Он устроился в самом углу, с кружкой липкого лимонада, такого же солнечно рыжего, как и он сам. Золотом горели не только волосы, но и все остальное тело человека. Hаверное, если бы не он, в Заведении было бы совсем черно. Смотрел он усталым взглядом скептика.

Grassy тоже размахивал руками, словно плетьми, и мухи боязливо облетали столик с разговаривающими. Поролон стен прятал тему их беседы, но было ясно, что разговор идет о даме, войне, либо о футболе. Бегемот за стойкой намывал рожицу лапой и позевывал. Яцутко в углу скучал. Должно было что-то случиться и случилось.

- Москва - грязная шлюха! - донеслось из-за столика со слепцами. - У меня ничего нет, она забрала все это! Даже зрение мое принадлежит ей.

- Грязная, грязная шлюха. - поддержали оратора, тихим настойчивым шелестом. - Грязная. Грязная. - В голосах чувствовались восторг и смакование.

- Шлюха. Шлюха...

- Грязная шлюха...

- Мне нужен твой костыль, - сказал Питер решительно. Взяв в руки кривую палку Grassy, помогающую ему идти через жизнь, мозолистую, усеянную кровоточащими коричневыми наростами, прекрасный юноша поразился ее уродливости, но с удовольствием отметил столь необходимую именно сейчас тяжесть и крепость. В нее будто ртуть накачали.

Мухи дружно бросились врассыпную, когда закрученный, словно городошная бита, предмет, тихо свистнув, перевалился через два пустых столика и, ударившись в выбритый затылок выступающего, снес ему голову и свернул шею. Голова упала на исцарапанную столешницу и, высунув язык, покатилась по ней, опрокинув едва початый бутыль бормотухи и несколько опусташенных. От одной из пустых бутылок откололось горлышко и покатилось рядом с головой. Бормотуха смешалась с кровью и забурлила, прожигая полировку. Слепые матросы вскочили с мест. В руках их заблестели короткие обоюдоострые кинжалы.

Откуда только сила взялась в худеньком, истощенном блокадой теле, но от первого же удара ближайший легионер, здоровый гигант, взмахнул головой, дернулся и, разбрасывая зубы по скользкому полу, полетел под стол, основательно передвинув его собой.

Питер поклонился старому учителю, вложившему в его тело ловкость и силу, а мозгу давшему отвагу, и смертоносный меч неприятеля пронесся над его головой, срезав, как серпом, несколько волосинок. Сразу после он попробовал взлететь, по-детски подогнув колени над вторым, не менее страшным, мечом. Приземлился и ушел от третьего кинжала, подавшись резко вправо, одновременно ткнув носком в напряженную щиколотку ближайшего.

Легионер упал и ударился головой о плитку пола. Трещины пошли как по голубой плитке, так и по черепной коробке. Хруст был неприятный. Оказавшись один на один с последним из "своих", Питер очень быстро разобрался с ним. Он бил кулаками обеих рук в живот, как будто стрелял, стараясь метить выше, попадая над мышцами пресса. И еще он бил в лицо, когда легионер опускал его книзу. Как только противник ослабил попытки вырваться из под лавины ударов, Питер прекратил их.

- Hу, ну, довольно, - проговорил он, поглаживая слепца по щеке (теплая и мягкая кожа казалась пересаженной от молодой женщины).- Давай посмотрим. - Оба перевели взгляды на Заведение. Бармен, а это был уже самый обычный мужчина, только без двух передних зубов, поглаживал обрез двуствольного ружья и самодовольно скалился, подкарауливая подходящую для выстрела спину. До 1929 года должно было пройти еще изрядное количество лет, в обе стороны. Яцутко пил лимонад и печально взирал на происходящее, готовый в любой момент вступиться, но его вмешательства не требовалось. Grassy, вдруг ставший безногим, изо всех сил полз за последним из врагов, нанося сверху вниз сокрушительные удар за ударом. От верхней части тела бывшего матроса остались только бесформенная масса и кровавое месиво, но он продолжал упорствовать и (ах негодник!) пытался избежать расправы, настойчиво уползая.

Питер и избитый им легионер даже рассмеялись, полуобнявшись. Легионер тяжело дышал ртом, нос его был сломан и затолкан внутрь, в носоглотку, и казалось, что его уничтожил не кулак разящий, а глубоко запущенный сифилис. Hаконец покойник оставил свои попытки спрятаться, и Grassy нанес свой последний удар, после которого что-то захрустело, наверное, позвоночник, и кровоточащая во все стороны биомасса замерла на выдохе. Стало как-то даже на порядок светлее. Моцарт уже не играл, его подменил Верди, и в замысловато перепутанных, поглощающих звук, микропорах стен обреченно вяз тенор Козловского.

Grassy перевернулся на спину, присел, оглядел свои обрубки и протянул руку, прося присутствующих поднести ему костыль. Волосы его колыхались от ветра, что было очень странно - они казались очень тяжелыми. Питер снова поднял палку и удивился произошедшей с ней перемене. Теперь костыль весил безумно мало, и сам стал очень маленьким, безвольно висел в руке, и непонятно было, как он сможет удержать тяжелое пожилое тело Grassy. Он немного извивался, а грубо вырезанного дерева набалдашник, подкладываемый непосредственно подмышку, напоминал змеиную голову. Обмякший костыль заглянул в лицо держащему его и сделал попытку поцеловать парня в губы. Питер инстинктивно отстранился, он боялся змей. Костыль обиделся и окончательно сник, напоминая выстиранный кушак. Питер вложил его в вытянутую руку Grassy и во второй раз поразился переменам. Костыль снова стал крепким, а ноги тяжело дышащего воина вернулись туда, где им и положено было находиться от рождения.

Grassy поднялся, а Питер подошел к нему вплотную и обнял, прижавшись к костлявой груди своей порозовевшей щекой. Grassy улыбнулся и из под его губ выскочил длинный верткий язычок. Оказалось, что в битве его кончик рассекли кинжалом, и язык стал казаться змеиным. Глаза у Grassy тоже были змеиными, казалось, что он сам вот-вот начнет извиваться в худых ручках крепко, до боли сжавшего его юноши. В Заведение начали вбегать камуфляжные автоматчики в касках. Бармен открыл пальбу из обреза и был застрелен в грудь. Безносый тоже попытался скрыться, пули попадали в его спину и голову. Остальные были связаны и увезены в участок.

Через час всех отпустили: Яцутко был невиновен, Grassy калекой, а против Питера никаких улик собрать не удалось - жертвы были мертвы и слепы, а у горбатых и рыжих свидетельские показания еще со времен Петра первого не принимаются.

===

К вечеру Москва пригласила всех троих на бал. Там состоялась их последняя пока беседа. Петербург умолял Москву вернуться, но та лишь закрывала лицо руками:

- Я не могу, не могу отказаться от всего этого. Я не могу...

Захмелевший Париж начинал пить шампанское из горла, и шипящие пузыри прорвались сквозь нос с мерзким звуком.