Гарет Паттерсон - Львы в наследство

– Мне-то уж пора на покой, Гарет, – добавил он, а в глазах его сверкали огоньки. Я чувствовал, что ему хотелось бы узнать обо мне как можно больше, а мне, в свою очередь, ничего так не хотелось, как глубже проникнуть в его чувства, лучше понять, во что он верит.

Мы затронули вопрос, сколь вероятным будет для меня получение разрешения на работу, но решили пока не заострять на этом внимания, ибо я чувствовал, что Джорджу, прежде чем принять окончательное решение, нужно самому убедиться в моем искусстве отношений со львами. Он предложил, чтобы я по прошествии какого-то времени вернулся в Кору и посмотрел, как будут развиваться события.

В августе 1988 года я снова приехал в Кению и стал свидетелем кризиса, охватившего дикую природу. Я возвращался к Джорджу в Кору как раз тогда, когда сомалийские бандиты особенно свирепствовали по всей Кении, истребляя слонов целыми стадами, в результате чего их поголовье сократилось до невиданного прежде уровня. Природоохранные организации и правительство были всерьез обеспокоены этими непрекращающимися нападениями.

Прибыв в Найроби, я остановился у своих друзей – четы Джо и Симоны Чеффинг, которые с успехом занимались тем, что возили гостей на сафари. Беседуя с Джо – в прошлом профессиональным охотником, свидетелем перемен, достижения страной независимости и введения в 70-е годы запрета на его профессию, – я чувствовал, как переполняло его негодование из-за того, что сомалийцы превратили национальный парк Цаво в самую настоящую бойню. Джо, как и многие другие гиды, устраивавшие сафари, был шокирован уроном, наносимым вооруженными бандами. Происходило не просто истребление наследия дикой природы, но и сильнейшее давление на правительство страны. За прошедшие шесть месяцев в национальном парке Цаво было уничтожено свыше шестисот слонов и, как предполагают, осиротело около трехсот детенышей – беззащитные и растерянные, они легко становятся добычей львов и гиен. Устроители сафари и борцы за защиту природы говорили о целых кладбищах слоновьих скелетов, лишенных бивней, по обочинам грязных дорог Цаво – эти факты заставляли предположить, что в кровавом преступлении серьезно замешаны чиновники администрации парка: кто же еще мог получить такой легкий доступ сюда?!

За семнадцать лет поголовье слонов Цаво сократилось с 17487 голов до 4337, то есть на три четверти. Шифта – так кенийцы называют сомалийских бандитов и браконьеров – устраивала засады у водопоев или вслепую стреляла по стадам; так что трагедия, переживаемая этими животными, сопоставима с почти полным истреблением североамериканских бизонов или варварским промыслом китов в Мировом океане. Кроме того, во всем этом был политический оттенок: сомалийцы не собирались отступаться от претензий на исторические земли северо-восточной Кении. Они по-прежнему убеждены, что произвольно прочерченные по карте Африки в колониальную эпоху границы отрезали их от законных территорий и проживающих там соотечественников. Некоторые кенийцы смиренно соглашаются с этим, но люди племени боран рассуждают иначе и готовы поведать вам о том, сколь хитроумным способом сомалийцы оттяпали у кенийцев их исконные земли.

Много лет назад, гласит история, рассказанная людьми из племени боран, некий сомалиец, умирая от жажды, перешел границу Кении и попросил разрешения напиться из источника. Отказать ему, разумеется, не могли; набравшись сил, он спросил, можно ли ему привести сюда жену; потом – можно ли пригнать верблюдов и прочий скот, и в этом ему тоже не было отказано; в конце концов он добился разрешения привести сюда всю семью и родню. В итоге сомалийцев стало столько, что они уже сами потребовали от племени боран покинуть исконные места его проживания. Отсюда, заключают люди из племени боран, – претензии сомалийцев на северо-восточную Кению.

Впрочем, сегодня сомалийцы со своим бандитизмом – больной вопрос не только для Кении. Буквально за несколько лет они проникли в Танзанию и достигли даже северного Мозамбика – это в тысяче миль от их родной земли, – истребляя на своем пути слонов.

Та же история приключилась и с черными носорогами. Из 3500 этих животных, обитавших когда-то в Кении, ныне осталось едва ли 600; почти все они живут на огражденных и защищаемых – пусть и недостаточно надежно – антибраконьерскими бригадами территориях, находящихся в частном владении. Рассказ Джо поверг меня в уныние – если уж такие знаменитые парки, как Цаво, находятся на осадном положении, то что же творится в Коре у Джорджа Адамсона? Если бандиты обнаглели до того, что бесчинствуют на землях, где развит туризм, то каков же должен быть ущерб, наносимый беззащитному и малопосещаемому заповеднику Кора? Уж там-то от слонов, должно быть, точно ничего не осталось: я слышал, что охране заповедника недостает и людей, и оружия, а поддержки от армии там тоже не получают.

Садясь в аэропорту Уилсон в легкий самолетик, летящий в Кору, я вспомнил слова Джо: Берегись, Гарет. Одному Богу известно, что творится в Коре. Теперь мне предстояло разобраться в этом самому.

В течение часа пути, пролетая над пятью плотинами, перегораживающими реку Тана, я размышлял над тем, что принесет мой приезд в Кору. Я чувствовал, что, возвращаясь к Джорджу, я выполнял старинный африканский завет – почитай старших, учись на их жизненном примере и опыте. На деле все оказалось гораздо сложнее.

Но здесь позвольте небольшое отступление. На протяжении шестнадцати лет помощником Джорджа в работе был Тони Фитцджон. Тони приехал в Кору, когда ему было двадцать шесть, и оказался для Джорджа настоящим подарком судьбы. За несколько лет он стяжал себе славу истинного дикаря-аборигена, которого одни любили так же сильно, как другие ненавидели. Он выказывал бесстрашие в обращении со львами и к тому же был мастером на все руки: починенные им механизмы работали как часы, а старенькие машины еще как бегали по африканским дорогам. У него был собственный план подготовки диких животных к возвращению в родную стихию: не меньшую страсть, чем Джордж ко львам, Тони питал к леопардам и достиг с этими ведущими уединенный образ жизни кошками такого же взаимопонимания, как его коллеги со своими питомцами. Сотрудничество Тони с Джорджем было бесценным, но вот беда: по-видимому, из-за нелепого стечения обстоятельств путь в Кору ему был закрыт. Что-то он там не поделил с местными властями. Подробностей я не знаю, да и не выпытывал, но в самолете со мной была сподвижница Тони – эффектная темноволосая американка Ким Эллис, которая возвращалась в Кору, чтобы обсудить с Джорджем кое-какие вопросы их с Тони переезда в Танзанию: они решили заняться изучением жизни диких собак на этой сопредельной с Кенией территории. Когда Ким прощалась с Тони на гудронной взлетной полосе, я почти физически ощущал окутавшие это прощание печаль и горечь.