Гарет Паттерсон - Я всей душою с вами, львы!

Значит, Фьюрейя, Сала и Тана могли быть казнены за преступление, которого не совершали? По мере развития событий читатель поймет, почему на этот вопрос я отвечаю утвердительно. В Африке, как и в любом другом месте, смерть человека нередко скрывает правду. Животных потому так легко, так огульно обвиняют в смерти людей, что они не могут рассказать все, как было. Вот и человек уносит с собой в могилу истину. Часто – по причине того, что слишком много знает. Но правда в силах восстать из могилы, и в конце концов Время обязательно ее узнает.

Нас с Джулией представили семье покойного. Мы постарались выразить наши искренние соболезнования и в ответ услышали, что никто не обвиняет меня в содеянном львами – если они это действительно совершили. Мне сказали, чтобы я не винил себя – ведь не всегда за преступления сына ответственность должен нести отец. Я был глубоко тронут, и в памяти у меня всплыли строчки Френсиса Ннаггенды:

Тут я не смог сдержать слез. Зарыдал я, зарыдала Джулия, зарыдали члены семьи Исаака. Питер сидел в противоположной стороне комнаты. Видя, как я пытаюсь взять себя в руки, он сказал:

– Не надо, Гарет, не сдерживай себя. Никто не осудит.

Я переживал потерю, понесенную этой семьей, как они переживали мою. Мы вышли из комнаты. Никогда не забуду женщин и детей – членов семьи покойного. Затем мы с Джулией в сопровождении Альфеуса поехали в лагерь. Ехали мы молча.

Как– то ночью Рафики, влекомая интуицией, направилась туда, где свершилась казнь. Позади нее шагал Нелион; он наверняка видел мерцающие невдалеке огни лагеря и, очевидно, терялся в догадках, что так влечет его подругу к человеческому обиталищу. А если понимал?… Два дня спустя мне сообщили, что там, где пролилась кровь моих любимцев, обнаружены следы львицы и молодого самца.

В это время Джулии со мной не было – она поехала к заболевшей матери в Йоханнесбург. Однажды вечером, будучи в лагере один-одинешенек, я услышал с западной стороны ограды львиный рык. Это была Рафики. Я отправился к ней, по-прежнему полагая, что она еще не знает о потере. Я гнал прочь скорбные мысли и старался вспоминать только хорошее – как, собственно, пытался делать всегда, когда она приходила ко мне. Я не хотел, чтобы ей передавались мои тягостные чувства и смутные ощущения.

Но едва только она прильнула ко мне головой и громко застонала, мне стало ясно, что ей все известно. Когда я попытался успокоить ее, меня с новой силой полоснули тоска и боль. Примерно так же она реагировала на мое неминуемое расставание с «Таваной», только теперь ее чувства были глубже и безысходное. Она стала появляться ежедневно перед заходом солнца и плакала, как и в первый вечер, – иногда чуть меньше, иногда чуть горше. Я попытался забыть о своей тоске, чтобы утишить ее боль. К тому же размышления о том, что же в действительности произошло в ночь на 29 октября, отвлекали меня от переживаний.

В те дни скорби я обычно просыпался на восходе солнца и всякий раз заставал Рафики спящей по другую сторону ограды напротив моей палатки. Я старался вставать так, чтобы не разбудить ее, потому что, проснувшись, она неизменно начинала свой жалобный плач. Видимо, боль отступала только в часы покоя, а наутро вспыхивала с новой силой.

Не знаю, где в это время был Нелион. Может быть, Рафики хотелось побыть только со мной. Но время шло, и вот уже она стала появляться не каждый вечер. Значит, все больше времени проводит с ним. Спасибо, что Бог послал ей такого рыцаря. Прошли еще недели, и во чреве ее снова затеплилась жизнь.

Но еще прежде, чем она успела зачать, я начал борьбу не на жизнь, а на смерть за ее право жить на этих землях. Теперь я сражался и за судьбу ее нерожденных детенышей. Помню, много месяцев назад, сидя у поминальной пирамидки на могиле Батиана, я смотрел на натоптанные вокруг следы предыдущего помета Рафики (в том числе и Салы) и позже сделал такую запись:

«Я глядел в будущее. Будущее, в котором будут жить львы – и эти львята, и их еще не рожденные дети. Я так нуждался в мужестве, чтобы продолжать свою работу со львами, и этому мужеству научил меня мой великолепный лев, которого звали Батиан. Теперь мне как никогда нужно было черпать у него мужество. Во имя Рафики и ее будущего потомства».

Ноябрь подходил к концу, и во мне крепло убеждение, что мои львы неповинны в смерти Исаака. В это же самое время управляющий и Ассоциация землевладельцев все настойчивее призывали удалить Рафики из региона или пристрелить ее. Я решил поделиться своими соображениями с местной полицией, в первую очередь потому, что преступники, совершившие убийство, могли запросто совершить новое. Из разговоров жителей я понял, что не одинок в своих подозрениях. В таких крохотных общинах, как здешняя, все про всех известно – просто люди боятся обращаться в полицию. Исключением оказался мой друг Бейн Сеса. Трагические события произошли в его отсутствие, и по возвращении он захотел сразу же встретиться со мной. В последующие месяцы мы работали вместе и добыли немало бесценной информации.

Поначалу я думал, что, если бы удалось доказать невиновность Фьюрейи, Салы и Таны в гибели Исаака, отпал бы повод требовать удаления Рафики. Каким же я был наивным! Дальнейшее расследование показало, как подтасовывались факты.

Прежде чем составлять заявление в полицию, я изучил множество документированных случаев нападения львов и других хищников на людей. Выявились поразительные несоответствия между тем, что рассказывалось о происшествии в ночь на 29 октября, и тем, как обычно происходит гибельный для человека конфликт с хищником. Почти во всех изученных мною случаях я обнаружил две закономерности. Во-первых, серьезные ранения, становившиеся причиной смерти были, как правило, на шее и голове жертвы. Во-вторых, человек, атакуемый хищником, громко кричит, и его крики неизменно слышны находящимся поблизости людям. Ни то, ни другое не имело места в случае с Исааком.

В своем заявлении я подчеркнул две вещи. Посмертное обследование подтвердило, что на сохранившейся верхней части тела не было повреждений. Настигнув жертву, львы обычно душат ее или перекусывают шейный позвонок. При нападении львов на человека причиной гибели последнего часто становится повреждение сонной артерии. В посмертном обследовании не были точно указаны ни причина, ни время смерти, а это, я думаю, прояснило бы многое.