Гарет Паттерсон - Там где бродили львы (с иллюстрациями)

К июлю Батиан полностью оправился от ран и, к моему изумлению, все чаще стал убегать в южном направлении через долину Питсани на территорию прайда Нижнего Маджале, где в последние десять лет безраздельно властвовал Темный. Темный продержался во главе прайда необыкновенно долго. Да, это был особенный лев, но тот факт, что Батиан все больше стал интересоваться его владениями, указывал на то, что царствование пожилого монарха подходило к концу и мой принц искал пути занять его место во главе правда.

Жизнь Темного была окутана тайной. Каким-то образом он столько лет избегал пуль южноафриканских охотников и бесчисленных браконьерских капканов. Порой он казался бессмертным – стольких его спутниц, дочерей и сыновей погубил человек, а он все жил. Постоянно ускользая от опасностей, старина прожил много долгих лет.

Исчезновение Темного было так же окутано мраком, как и его жизнь. Не нашли даже его останков – он просто исчез, и больше его никто не видел. Когда это случилось, Батиан мог без страха странствовать по всем его бывшим владениям. Возможно, в конце концов охотники из Южной Африки переманили Темного за реку с помощью приманок и подражания звукам кормящихся львов, которыми они годами заманивали львов, чтобы отстреливать. Впрочем, я предпочитаю думать, что старина Темный просто умер своей смертью. К 1991 году ему было около шестнадцати лет – невиданный возраст для самца в условиях дикой природы. Большинство самцов – не без участия человека – погибает или исчезает где-то в возрасте восьми лет. Возможно, Темный просто тихо заснул где-нибудь в укромном месте на территории Тули. Но после него осталось большое наследство – его кровь текла в большинстве львов, ходивших по просторам Тули, большинство из них прямо или косвенно приходились ему родней. Даже детеныши Рафики и Фьюрейи были его потомками: ведь их отец – кто-то из двоих Близнецов – был, по всей вероятности, сыном Темного.

Когда Батиан наносил визиты в «Тавану», то подвергался скрупулезному обнюхиванию со стороны сестер. Фьюрейя и Рафики обнюхивали его с пристрастием, выведывая по запаху, с кем это он общался и любезничал.

Но чем больше я радовался за Батиана, стремившегося занять трон Темного, тем больше мной овладевал страх за него. Южная граница территории, занимаемой прайдом Нижнего Маджале, проходила по пересыхающей большую часть года реке Лимпопо, а по ту ее сторону начиналось царство человека – охотничьи хозяйства и меткие ружья. Обуреваемый страхом за своего питомца, я ходил его искать всякий раз, когда он уходил в сторону Лимпопо. В этих случаях я обычно находил его растянувшимся под Деревом пастухов. Когда я подходил к нему, он горячо приветствовал меня. Затем я садился рядом с ним в круглой тени дерева, пока солнце не начинало клониться к закату и воздух не начинал холодеть. Тогда я вставал, гладил его по огромной голове, и мы вместе шли на север, в направлении «Таваны». Мы шли на север по широким долинам, покинув опасный мир человека, лежавший на юге.

Иной раз, когда я находил следы Батиана на юге, я въезжал на машине на верх невысоких холмов и звал его, двигаясь в то же время на север. Поздней порой, отвечая на мои призывы, он появлялся в лагере, и теперь уже я просыпался от его зова, выходил к нему, гладил по голове и думал про себя: только бы его снова не потянуло на юг, где опасность! Какое там! Настоящему мужчине свойственно искать самок. Его действия были инстинктивной реакцией на создавшуюся вакансию вожака прайда. Природа не терпит пустоты, и Батиан, стремясь на юг, хотел спасти ее от формирующегося в этом месте вакуума.

… Но вот в конце июля небольшая группа львов, принадлежавших к прайду Нижнего Маджале, неожиданно перешла русло Лимпопо и оказалась в Южной Африке. У меня не было никаких сомнений в том, что не обошлось без приманок и звуков кормящихся львов, передаваемых южноафриканскими охотниками по громкоговорительным установкам. Мне доложили о том, что молодую львицу насмерть переехало машиной, а один лев был незаконно отстрелен. Я тут же связался с соответствующими лицами и представителями власти в Ботсване и в Южной Африке и в спешном порядке предложил немедленно отловить оставшихся львов из этого прайда и организовать их возвращение на территорию Тули.

Утром я узнал, что нескольких львов видели в охотничьем хозяйстве в десяти километрах ниже по течению Лимпопо. Я тут же связался по телефону с управляющим этого хозяйства и попросил его дать мне время на организацию их возвращения. Он согласился.

А вечером того же дня он вместе с владельцем хозяйства застрелил молодого самца, которого приманили тушей осла.

Батиана застрелили насмерть.

«У льва не было хвоста», – эти слова преследуют меня и будут преследовать до конца моих дней. Дальше мне подтвердили, что у льва не было хвоста.

Я не могу описать свалившееся на нас горе. Эта боль не утихла и сейчас.

Когда я узнал, что погиб именно Батиан, я вышел из лагеря и направился туда, где сливались две реки – туда, где росло могучее дерево и находилась небольшая котловина, где всегда была вода. Здесь мы всегда отдыхали во время прогулок со львами, сидя лицом к западу и наблюдая заход солнца.

С этим спокойным местом было связано много воспоминаний. В тот день я вырыл яму под двумя деревьями и собрал со дна русел рек самые красивые камни. У меня не было тела моего льва, только одеяло, на котором он лежал, поправляясь после схватки. Я положил это одеяло в яму и сложил пирамиду из камней. На следующий день я принес туда плиту из песчаника, на которой мы с Джулией выгравировали надпись:

БАТИАН ИЮЛЬ 1988 – ИЮЛЬ 1991

Ему было всего три года, когда он погиб.

… Почти через год, когда его убийцы были признаны виновными в незаконном отстреле льва и наказаны ничтожным штрафом, и после того, как я столько обивал пороги бесчувственных чиновников из природоохранных учреждений Южной Африки, требуя выдать останки Батиана, я наконец перевез его к месту успокоения. В этот день после полудня мы с Джулией отправились к поминальной пирамидке из камней, туда, где я положил одеяло, и похоронили череп и шкуру Батиана. Слезы застилают мне глаза, когда я пишу эти строки, но я должен писать, чтобы всем стала понятна бессмысленность и жестокость, с которой убивают львов по всей Африке – ради спортивного интереса, на потеху человеку. Это происходит и тогда, когда вы читаете эти строки.

После смерти Батиана я каждый день приходил к пирамидке и садился рядом. Я задавал себе вопрос: чего стоит моя работа, если, несмотря на все мои усилия, львов Тули продолжают убивать, если я не смог предотвратить гибели от рук человека моего льва, моего Батиана?! Но именно у могилы Батиана я однажды получил ответ на свой вопрос.