Анатолий Цирульников - В учениках у реальности

Зачем это нам сейчас? Может, Ломоносов – необъяснимо вспыхнувшая звезда, от которой ни жарко, ни холодно обыкновенной сельской школе, в силу исторической случайности оказавшейся на том же самом месте? Да и не надо сейчас мальчику Мише цепляться за обоз, можно добраться на рейсовом автобусе до Архангельска, а там – на скором поезде до Москвы (интересно, при едином государственном экзамене узнают ли по тестам Ломоносова?)

В МГУ одно время держали место для холмогорского выпускника, скорее всего в дань уважения, а может быть, вдруг… Но знакомый проректор заметил, что вдруг ничего не происходит, сельских абитуриентов поступает два процента, и ничто, как говорится, не возникает из ничего. Для чего же тогда этот жизненный опыт и в какие он формы перешёл? Ведь сегодняшняя реальность никак не беднее прошлой. Прилетало телевидение поснимать ломоносовское детство, так ему Холмогоры не подошли, говорят, местами слишком цивилизованно – уехали за 18-м веком в другое место.

Богаче, значит, реальность, сложнее, противоречивее – как раз то, что надо для возмужания человека, а мы его от этой реальности отгораживаем. Сунули в расписание, дали задачку с малолетства клеточку штриховать, если пасмурно, кружок обводить, если ясно. Разве это здоровому, нормальному человеку задачка? А западающая в душу ребёнка тайна восходящего ростка, падающей звезды, человеческого поступка ушла вместе с Сухомлинским? Для чего рядом со школой полуметровый, голубой изнутри лёд, в котором режут продыхи, чтобы не задохнулась рыба? Майский ледоход, и река Курополка, которая подымается на десять метров, и Куростров, плавающий в белой ночи – всё то, что называется жизнью. Ведь мы оказываемся посредственными, неумными, неумелыми ровно до тех пор, пока не начинаем учиться у неё. Учиться у узорного наличника, прикрывающего щель между стеной и косяком окна. У арочки, а не у горизонтального бревна при выходе во двор там, где краски суровы, а хочется жить душевней, веселей. Упорно учиться у деревень, разъединённых северными просторами, однако, поставленных так, чтобы всё-таки в ясную погоду из одной можно было увидеть другую. И поколениями выверенному расстоянию между жилищем и хозяйственными постройками, и точным размерам окон – учиться точным, надёжным решениям людей, которые понимали, что живут на своей земле.

Возможно, Ломоносов мог не стать великим учёным, но он проявил бы талант в любом жизненном деле: талантливо водил судно, талантливо рыбачил, гениально пахал землю, срубал дом. Потому что всё это пронизывало его детство, потому что жизненные уроки ежечасно формировали характер.

Чтобы выучились россияне, надо их чаще спрашивать. Жизнь должна спрашивать, ежедневно задавать ученику и учителю вечный, мучительный вопрос: кто ты? что здесь делаешь? для чего?

Чтобы проснуться, чтобы выйти из оцепенения, мало учебников и методик – первым учителем тысячу лет назад, и сегодня, и в будущем остаётся жизнь, реальность, в которой мы действенно мыслим и осмысленно действуем. Главная специальность – то, чему учит тебя реальность, чего требует от тебя с предельным напряжением сил, умений, таланта. Я не знаю, теряем ли мы ломоносовых, не знаю, когда именно они приходят, но откуда… На крутом берегу широкой реки, посреди затишья, вдруг окатит севером – и мелькнёт догадка.

В краеведческом музее среди ломоносовских рукописей об «електрической силе», о недрах, громовых машинах, о пользе химии и поэзии, я наткнусь на план какой-то местности, как бы случайно набросанный на нижней части листа. Школьники с Курострова объяснят мне, что эти острова, протоки, деревни – схематическая карта родины, составленная Ломоносовым по памяти, незадолго до смерти…

В давние-давние времена, когда на земле ещё не было фермеров, идёт учитель и встречает крестьянина, пасущего свиней. «Зачем ты это делаешь, лучше кормить их в яслях, – говорит учитель, – не теряй время». «Но свинья не понимает, что такое время», – удивился свинопас…

«Так выпьем за то, – поднял тост директор Департамента сельскохозяйственного образования Объединённого Королевства Нидерландов доктор Херман Белтман, – чтобы крестьянин со своей свиньёй быстрей превратился в фермера».

По-моему, он посмотрел на меня. Но я не обиделся. Во-первых, до поездки в Голландию я не понимал разницы между фермером и свинопасом. А во-вторых, мои профессиональные интересы лежат в другой области – истории образования. С этой точки зрения я бы и хотел рассмотреть двух героев народного эпоса. И по возможности, пролить свет на то, кто из них наиболее близок нам сегодня и кого следует ожидать в скором будущем.

По мнению дореволюционных историков, Пётр Аркадьевич Столыпин запоздал со своей реформой лет эдак на пятьдесят. Если бы её провели сразу после отмены крепостного права, в 1861 г., из общины могла уйти в вольные хозяева весьма большая и ценная часть крестьянства, и уйти, может быть, навсегда. Но Столыпин возник на исторической арене на пятьдесят лет позже, когда крестьянская община уже окрепла и создала свой собственный способ хозяйствования, особый уклад жизни. Создала и своё народное просвещение – крестьянские школы грамоты. Поздней в деревне появились и иные – земские, министерские, но суть народного образования осталась прежней: письмо, чтение, арифметика, Закон Божий.

Примечательно, что все попытки народных учителей, земств реформировать крестьянское образование, внедрить гигиену, медицину, специальные, по типу германских, сельскохозяйственные школы неизменно терпели крах. Крестьяне сами, на свои средства открывавшие школы грамоты и жаловавшиеся в управу, если таковой в деревне не было, точно так же настойчиво и упрямо отторгали «нововведения». Просветители досадовали, укоряли мужиков в невежестве, но в конце концов поняли, что эта избирательность общины не случайна. Так, как жила община, как хозяйствовала, ей действительно хватало грамоты. Зачем ей господская медицина, если свои нужды обслуживала народная? К чему сельскохозяйственные школы, если общинный труд держался на вековом опыте, передавался от отца к сыну?

В 1907 г. началась знаменитая земельная реформа. Её смысл заключался в том, чтобы оторвать крестьян от общины. Зачем это было нужно? Главная причина – община стояла на пути молодого российского капитализма, уже пробивавшего дорогу в промышленности, торговле. Рынок требовал свободных предпринимателей.