Игорь Родин - Полный курс русской литературы. Литература второй половины XX века
- Название:Полный курс русской литературы. Литература второй половины XX века
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:неизвестно
- Год:неизвестен
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Игорь Родин - Полный курс русской литературы. Литература второй половины XX века краткое содержание
Данное издание расширенное и включает в себя не только произведения, входящие в школьную программу, но и те, которые рекомендованы учащимся гуманитарного профиля, а также абитуриентам, собирающимся поступать на факультеты, где изучаются лингвистические дисциплины.
Полный курс русской литературы. Литература второй половины XX века - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
– Предрассудок Карла Маркса и народный самогон.
– Для чего была нужна религия буржуазии?
– Для того, чтобы народ не скорбел».
Пухова определяют механиком на катер «Марс». «Керосиновый мотор на «Марсе» никак не хотел вертеться.
– Был бы ты паровой машиной, – рассуждал Пухов, сидя одиноко в трюме судна, – я б тебя сразу замордовал! А то подлецом каким-то выдумана: ишь провода какие-то, меляшки… путаная вещь!.. Ночью Пухов тоже думал о двигателе и убедительно переругивался с ним, лежа в пустой каютке». Комиссар даже угрожает ему расстрелом. «Всю ночь бился Пухов. Передумал заново всю затею этой машины, переделал ее по своему пониманию на какую-то новую машину, удалил зазорные части и поставил простые – и к утру мотор бешено запыхал». Комиссар, узнав у Пухова, что для двигателя нужны керосин и вода (керосин в качестве топлива, а вода для охлаждения), советует побольше использовать воды, а керосин экономить. Пухов хохочет, говорит: «Тебе бы не советскую власть, а всю природу учреждать надо, – ты б ее ловко обдумал!»
В Новороссийске идут аресты и разгром зажиточных людей. «Чего они людей шуруют? – думал Пухов. – Какая такая гроза от этих шутов? Они и так дальше завалинки выйти боятся».
На митинге военный комиссар призывает добровольцев в десант на Перекоп, подчеркивая, что будут большие потери. После выступления комиссара «мир затмился во всех глазах, как дальнее событие, каждый был занят общей жизнью». «В горах и далеких окрестностях изредка кто-то стрелял, уничтожая неизвестную жизнь… В городе бесчинствовали собаки, а люди, наверно, тихо размножались. А тут, на глухом дворе, другие люди были охвачены тревогой и особым сладострастием мужества оттого, что их хотят уменьшить в количестве». К удивлению Пухова, очень многие красноармейцы соглашаются идти в десант. «Оказалось, что на свете жил хороший народ и лучшие люди не жалели себя… Пухов снова пережил эту простую радость, как будто он стал нужен и дорог всем, – и за это хотел незаметно поцеловать… всю жизнь. Пухов злился и оскорблял людей, а потом увидел, какие они хорошие, и от этого стало стыдно, но чести своей не воротишь». Вскоре красноармейцы выступают в поход. «…Меж тем крестьяне из северных мест, одевшись в шинели, вышли необыкновенными людьми, – без сожаления о жизни, без пощады к себе и к любимым родственникам, с прочной ненавистью к знакомому врагу. Эти вооруженные люди готовы дважды быть растерзанными, лишь бы и враг с ними погиб, и жизнь ему не досталась».
Пухов помогает товарищам писать письма домой (не все из них грамотные), а когда приходит комиссар, он просит, чтобы его определили механиком на «Шаню», так как там не керосиновый мотор, а паровая машина. На «Шане» механиком турок (этот корабль Турция прислала России в подарок), и Пухова определяют к нему помощником. Корабль отправляется в путь. Вдали видны горы. «Глубокие времена дышали над этими горами – свидетели мужества природы, посредством которого она только и существовала. Эти вооруженные путники также были полны мужества и последней смелости, какие имела природа, вздымая горы и роя водоемы. Только потому красноармейцам, вооруженным иногда одними кулаками, и удавалось ловить в степях броневые автомобили врага и разоружать, окорачивая, воинские эшелоны белогвардейцев. Молодые, они строили себе новую страну для долгой будущей жизни, в неистовстве истребляя все, что не ладилось с их мечтой о счастье бедных людей, которому они были научены политруком. Они еще не знали ценности жизни, и поэтому им была неизвестна трусость – жалость потерять свое тело. Из детства они вышли в войну, не пережив ни любви, ни наслаждения мыслью, ни созерцания того неимоверного мира, где они находились. Они были неизвестны самим себе. Поэтому красноармейцы не имели в душе цепей, которые приковывали бы их внимание к своей личности. Поэтому они жили полной общей жизнью с природой и историей, – и история бежала в те годы, как паровоз, таща за собой на подъем всемирный груз нищеты, отчаяния и смиренной косности… Море покойно шуршало за бортом, храня неизвестные предметы в своих недрах. Но Пухов не глядел на море, – он в первый раз увидел настоящих людей. Вся прочая природа также от него отдалилась и стала скучной».
По пути в Крым на море начинается сильный шторм. Многие красноармейцы мучаются от морской болезни. Четыре военных крейсера белых окружают «Шаню», но она идет под врангелевским флагом, к тому же матросы сказали, что везут из Керчи в Феодосию рыбу. Белые удаляются.
«Красноармейцам море было незнакомо, и они не верили, что та стихия, от которой только тошнит, таит в себе смерть кораблей». Они пытаются вести себя браво, говорят, что винтовками отобьются от любого неприятеля даже на море.
«Марс», на котором размещается два десятка красноармейцев, догоняет «Шаню». Люди с «Марса» кричат, что на катере течь. С «Марса» доносится гармоника: «кто-то там наигрывал перед смертью, пугая все законы человеческого естества. Пухов это как раз явственно услышал и чему-то обрадовался в такой неурочный час. В затихшую секунду, когда «Марс» подскочил к «Шане», чистый голос, поверх криков, вторил чьей-то тамошней гармонике:
Мое яблочко
Несоленое,
В море Черное
Уроненное…
– Вот сволочь! – с удовольствием сказал Пухов про веселого человека на «Марсе» и плюнул от бессильного сочувствия». Огромной волной «Марс» приподнимает над «Шаней»; люди в отчаянии прыгают вниз, на палубу большого парохода. Затем катер разбивается. Пухов бродит среди спасшихся и тщетно пытается отыскать того, кто играл на гармони и пел. На «Шане» начальство совещается и, несмотря на активный протест командира разведки матроса Шарикова, решает вернуться в Новороссийск.
«– Срамота чертова! – обижались красноармейцы, собирая вещи.
– Чего ж срамота-то? – урезонивал их Пухов. – Природа, брат, погуще человека!»
Красная Армия взяла Симферополь – таким образом отпадает необходимость в повторном десанте. Комиссар упрекает Пухова, что он не в «авангарде» рабочего класса. Пухов на известие о взятии Симферополя говорит:
«– Чего не брать?.. Там воздух хороший, солнцепек крутой, а советскую власть в спину вошь жжет, она и прет на белых!
– При чем тут вошь? – сердечно обижался комиссар. – Там сознательное геройство! Ты, Пухов, полный контр!
– А ты теории-практики не знаешь, товарищ комиссар! – сердито отвечал Пухов. – Привык лупить из винтовки, а по науке-технике контргайка необходима, иначе болт слетит на полном ходу!» Пухов ведет с комиссаром споры, например, возражает ему: «Машина – строгая вещь. Для нее ум и ученье нужны, а чернорабочий – одна сырая сила!.. Шуровать мы горазды!.. А мастерство – нежное свойство!» На предложение пойти чему-нибудь поучиться Пухов отвечал: «Ученье мозги пачкает, а я хочу свежим жить!» Пухов остается в Новороссийске на четыре месяца. Он числится старшим монтером береговой базы Азово-Черноморского пароходства. Пухов ежедневно осматривал пароходные машины и писал рапорты об их болезни: «Ввиду сломатия штока и дезорганизованности арматуры, ведущую машину парохода «Нежность» пустить невозможно, и думать даже нечего. Пароход же по названию «Всемирный Совет» болен взрывом котла и общим отсутствием топки, которая куда делась нельзя теперь дознаться». Пухов следит за механизмами, а на упреки комиссара в том, что он ничего не делает, отвечает, что комиссар и ему подобные – очковтиратели, так как «делают не вещь, а отношение». Говорил он это, «смутно припоминая плакаты, где говорилось, что капитал не вещь, а отношение; отношение же Пухов понимал как ничто».
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: