В. Пономаренко - Психология духовности профессионала

Таким образом, саму проблему Пространства мы можем обозначить как новую область исследований механизмов формирования планетарного сознания. Небо едино над планетой. Поэтому авиация и космонавтика помогают человеку любой страны в полете развивать человеческое в человеке, обостряя нравственные потребности, понимание в другом себя. Эта профессия может служить способом накопления человеческого капитала, создавать планету людей в понимании А. Сент-Экзюпери. Мне кажется, что подобный общий взгляд на проблему пространственной ориентировки, и в ее частном виде в авиации, смог бы продвинуть нас в решении сугубо практических задач. В этой связи хочу высказать еще одну свободную мысль, связанную с воздействием Пространства на летчика. Известно, что кабина самолета представляет предметный мир в виде закодированных символов, характеризующих перемещение летательного аппарата, рычагов, ручек управления, включенных в операции и действия человека, и наконец, информационной среды, в которой собственно и функционирует система «летчик – самолет». В данном случае предметный мир, окружающий летчика, есть нечто иное, чем усвоенное знание для управления самолетом. Поскольку вся информация закодирована, то психика в основном занята перекодированием знаковой информации в образные представления. Вот тут-то все и начинается. В образе все богаче, ярче, шире, а самое главное, человек понимает, что знания оказались недостаточны, ибо смысл и суть Пространства гораздо значительнее, чем показания авиагоризонта или курсовых приборов. Летчик начинает чувствовать, что ему не физически, а духовно тесно и душно в кабине. Он мысленно отвязывается от кресла, т. е. как бы выходит из собственного тела и начинает парить. Это и есть летческое чудо, которое земному уму недоступно. Для этого ум или просто рассудок должен обогащаться Вселенским сознанием. Дерзко предполагаю, что нехватка знаний и их недостаточная реализация в средствах индикации параметров полета о видимом, воспринимаемом, ощущаемом пространстве должна восполняться (компенсироваться) чувством более высокого порядка – откровением. В данном случае под откровением я понимаю психическое озарение, т. е. встречу с тем, что Выше нашего разума. Я прошу не пугаться читателя, который может подумать, что летчики действительно «улетают» из кабины. Все это миг, но миг, за которым стоит эволюция, а может и что-то еще. К сожалению, эксперименты, которые я проводил в полете, многое не подтвердили, хотя и не были на это нацелены. А вот наблюдая жизнь пилотов, особенно летчиков-испытателей, я чувствовал их исключительную индивидуальность, выраженную в творчестве, в целостности, в некой символичности сознания, в особом даре чувственного восприятия мира и стремлении к познанию того, что во вне чувственного. Другими словами, я ощущал, но боялся даже самому себе признаться, что имел дело с феноменом духовного сознания.

Пора нам вырваться из плена привычных метафизических постулатов и переходить на уровень Вселенского сознания, ибо только тогда мы увидим в многообразии содержания и форм реакций организма и психики свидетельство далекой эволюции.

Есть основания вернуть духовной ипостаси, душевным импульсам, знаковым и символическим предвестникам некую смысловую и преобразующую целесообразность. Главное – решиться на гласную постановку вопроса о назначении психического как хронотопа между мгновением и вечностью, тем самым узаконив поиски носителя первичной разумности во Вселенной. Это дает надежду, хотя бы внутренне, связать в единую космогоническую систему материю Времени и Пространства с живым полевым веществом, несущим смысл сущего, пробуждающего духовные силы, вскормленные знаниями [25, 47, 61, 90, 91, 100, 131, 160, 168, 178, 213, 217, 234, 243, 306, 312, 344, 356, 358, 363].

Весь этот поток моего сознания следует понимать как попытку задуматься над тем, что в земной макросистеме Сознание – Разум – Активность системным качеством выступает живое вещество Вселенной, причем не просто со своей материальной силой, а именно со смысловым потенциалом, дополняющим разумную целесообразность земной жизни.

Разумная целесообразность представляется как морфологическое структурирование биологических и космогонических полей на шкале времени.

Другими словами опыт сублимируется памятью, которая, надо думать, выступает не в качестве информационного складирования знаний, образов, символов, а как детектор хронотопа, связывающий чувственные слои сознания с осмыслением опыта.

Что же касается духовности, то ее «морфология» скорее всего в знаковых и символических слоях, прежде всего популяционного, а не индивидуального сознания, в том числе и того слоя, который К. Юнг называл «коллективным бессознательным» [382].

В знаках и символах как смысловой связи между земным и вселенским зарождалась вера как отклик на первый внеземной стимул психического, то есть душевного. Вера вносила в сознание некий водораздел между знанием и тем высшим психическим состоянием, которое представлено свободой.

Свободу по воздействию на сознание можно сравнить с опиумом. Свобода и есть начало духовной жизни в вере и любви. Думаю, что, если провести этнографическое исследование по изучению динамики ослабления силы психического воздействия знаков и символов, то скорее всего была бы установлена связь с падением духовности как посредника между прошлым и будущим.

В этом месте я хочу высказать уже многих посетившую мысль об основных резервах психики: духовности и добродетельности.

Можно предположить, что у человека жизненные резервы питаются из двух источников: нуклеидно-белковых и полевых свойств материи. Первые формируют здоровое тело, вторые – здоровый Дух в виде веры и интеллекта [6, 71, 131].

Научным основанием к признанию подобных утверждений послужили мои исследования сенсорных, интеллектуальных, когнитивных сфер действующего человека именно во внечеловеческой, внеземной среде обитания, то есть в небе. Коснусь лишь той части исследований, результаты которых заставили задуматься над дополнительными духовными резервами психики человека. Эта проблема наиболее остро стоит именно сегодня, когда судьба интеллекта в России в опасности [104].

Рассмотрим ее на примере жизнедеятельности во внечеловеческой среде обитания, то есть в той среде, где эволюционных, генетических, популяционных и даже культурно-исторических резервов явно недостаточно для созидающего общения с Вселенной. Нужен поиск резервов не в стандартном понимании как запаса, а как создания новых функциональных органов, как переучивание системных функций организма реагировать не столько на физический сигнал, сколько на тот смысл, который он несет. Первые научные результаты исследований стрессоустойчивости летчиков показали, что резервом выступала не столько гомеостатическая саморегулирующая устойчивость системы, сколько гибкая функциональная система психических образов, регулирующих смену системообразующих компенсаторных лимитирующих функций организма. В полете жизнь и деятельность вступали в противоречие. Обеспечение жизни требовало глухой защиты от всех стресс-факторов полета. А в интеллектуально-духовной деятельности именно эти стресс-факторы несли информацию о своем движении в пространстве и времени. К примеру изменение гравитации, перепадов атмосферного давления, угловых ускорений, вибраций с помощью образа полета превращалось в смысловую информацию о скорости и высоте перемещения самолета в пространстве. Именно в полете такие фундаментальные основы миропонимания как земное притяжение, пространство и время, константность восприятия, скорость перемещения придают принципиально другой смысл предметному миру. Имеется в виду существенное различие между рукотворным миром и тем, который окружает человека в полете. Это проявляется в противоречии между социальным и биологическим. В частности, тысячелетиями отработанная система инстинктов, рефлексов, доминантной и ориентировочной деятельности в аварийной ситуации снижает резерв надежности действий, а абстрактное понятие пространства, наоборот, приобретает личностный смысл.