Шалва Амонашвили - Песнь Великой Любви. Воин света. Тысячу лет спустя

– Франческо… – произнёс он.

Чувствовалось, что ему не хотелось вести диалог дальше. Но Августа не отступала.

– Франческо… – повторила имя Августа. – Кто тебя назвал этим прекрасным именем? Наверное, родители?

– Я же сказал, нет у меня родителей, я их не знаю!

– Ты не помнишь свою мать? отца?

Франческо разозлился.

– Почему ты не хочешь понять – не было у меня матери, не было отца… – сказал он грубо.

– Ты бы хотел иметь их?

– А зачем мне они?..

– Мать, материнская любовь, ласка матери…

– Чушь всё это… Родители – обуза для сына…

Августе стало больно от этих слов. «Будь матерью для не имеющих матерей», – всплыли слова из её камня-письма. Чуть подождав, Августа спросила:

– Скажи, Франческо, зачем ты за нами гонишься?

– Потому что вы преступники… Вас должны казнить… – ответил тот, не задумываясь.

– В чём же мы провинились?

– Для меня неважно… Вы преступники, и вы сбежали… За каждого из вас правительство объявило денежное вознаграждение…

– И ты получил бы деньги, если бы арестовал или убил нас?

– Да, получил бы деньги…

– Ты знаешь, во что мы веруем, Франческо?

– Не знаю, но вы все дьяволы…

– Эй, о чём ты говоришь, – возмутился Джамал, – мы же спасли тебя!

– Вы дьяволы… – повторил он злобно.

– Знаешь, что… – взорвался Джамал. – Если выбросим тебя в море, вот и будем дьяволами… А сам ты кто?

Но Августа успокоила Джамала своим взглядом.

– Почему мы дьяволы, Франческо? – спросила она без раздражения.

– Потому что вы умеете быть невидимыми… Вчера только я увидел вас, даже начальник не заметил ни одного из вас, хотя лежал рядом вот с этим… – и он протянул руку в сторону Юстиниана.

– Ты нас видел? – переспросила Августа.

– Видел вот его, и его, и её… – и он указал пальцем на Юстиниана, на Антона, на Агапию.

– А меня не видел? А его тоже не видел? – и она указала на Илью. – А её не видел? – и указала на Веронику. – Мы все были там же рядом!

Он взглянул на каждого испытующе и проговорил досадно:

– Не видел… не знаю… Но их я видел… Мне не поверили, сказали, что я сошёл с ума… – он гневался на своих обидчиков – легионеров и десятника.

– Нет, Франческо, – ласково и сочувственно произнесла Августа, – ты не сошёл с ума… Мы действительно были там и очень боялись, что вы заберёте нас в темницу и будете казнить… Но быть невидимыми мы не умеем. Знаешь, кто нас спас?

Франческо посмотрел на Августу вопросительно.

– Нас защитил от вас Господь наш Иисус Христос… Он сделал нас невидимыми, мы и не знали об этом… Но у тебя, Франческо, особый Божий дар, ты можешь видеть невидимого… Этот дар тебе дан не зря…

Франческо молчал.

– Франческо, ты знаешь что-нибудь об Иисусе Христе? – спросила Августа.

– Нет…

– Хочешь, я расскажу тебе о Нём?

– Не хочу… – резко сказал он.

«…И будь Светом для не имеющих свет», – опять прозвучали в ушах слова из камня-письма.

– Тогда не буду о Нём тебе рассказывать… Я для себя буду говорить об Иисусе Христе, а ты, захочется тебе, слушай, если нет, не слушай…

Лодка плыла спокойно, мужчины попеременно были на вёслах. Море было тихое и над ним стояло огромное синее Небо. Всплеск воды от вёсел сопровождал речь и мысли Августы, как музыка. Она говорила с упоением, с чувством, вдохновенно. Она действительно говорила для себя, а не для гонителя христиан. В её речи звучала радость, звучала горесть… Звучало страдание… Перед ней возникали образы, как живые картины, и их видели все остальные…

Заповеди и Царство Небесное…

Притчи и чудеса…

Удивление и восхваление…

Все заслушались… И Илья, и Вероника, и Юстиниан как будто впервые познавали Иисуса Христа. Мужчины перестали грести лодку… По щёкам Августы текли слёзы… Она умолкла.

Но заговорил Илья – о проповеди Иисуса Христа, которую слушал сам у Горы Оливковых Деревьев. В лодке возникла живая картина…

Потом заговорил Юстиниан – о чудесном исцелении Августы, которое свершил маленький мальчик Амон-Ра от имени Господа Бога Иисуса Христа…

Потом заговорил Джамал – о воскресении Феофила из мёртвых от имени чудотворного Креста.

Потом заговорил Антон – о казни Веры, Надежды и Любви и их матери Софии за веру в Иисуса Христа.

Потом заговорила Вероника: она достала свой платок, и в маленькой лодке возникла живая картина – как ведут Иисуса Христа на Голгофу, Он несёт Свой Крест, Он в поту и крови, а Вероника, находясь рядом, вытирает ему пот и кровь с лица и груди своим платком. И платок этот стал чудотворным…

Агапия не заговорила, она плакала…

Но потом Августа сложила руки как на «арфе» и затронула струны, и невидимая арфа заиграла.

Море совсем-совсем-совсем стихло.

Небо совсем-совсем-совсем опустилось.

Солнце очень-очень-очень прищурило глаза.

Откуда ни возьмись, прилетела стая чаек и расположилась на воде вокруг лодки. Некоторые из них устроились на плечах и руках сидящих в лодке.

Вокруг лодки собрались стаи дельфинов.

Августа запела. Она извлекала чарующие звуки из невидимой арфы, и испускала гимн из чистейшей души своей. Гимн этот был о Десяти Блаженствах:

Песня закончилась. Наступило долгое торжественное молчание.

Потом прямо на лодку пролился ласковый дождик. «Спасибо!» – говорило Небо.

На лице Августы заиграли солнечные зайчики. «Спасибо!» – говорило Солнце.

«Спасибо!» – крыльями махали чайки.

«Спасибо!» – выпрыгивали из воды дельфины.

В душе каждого, сидящего в лодке, происходило преображение.

И хотя совсем забыли о Франческо, но он сам не забыл о себе: после долгого молчания в нём взорвалась душа.

– Хочу умереть! – отчаянно закричал он, вскочил и собрался кинуться в море. Сидящий рядом Антон успел удержать его. Он рыдал и бил себя в грудь кулаком: «Я подонок… Убейте меня!»

Августа, которая тоже сидела рядом, обняла его:

– Милый мой, Франческо, ты Божье творение, как можно тебя убить… Убить тебя – значит убить самого Иисуса Христа… Успокойся, мой мальчик…