Евгений Белозерцев - Образование. Историко-культурный феномен

В своих размышлениях И. А. Ильин предстает перед нами как большой педагог. Он пишет: «Покажи мне, как ты веруешь и молишься; как проявляются у тебя доброта, геройство, чувство чести и долга; как ты поешь, пляшешь, читаешь стихи; что ты называешь «знать» и «понимать»; как ты любишь свою семью; кто твои любимые вожди, гении и пророки, – скажи мне все это, а я скажу тебе, какой нации ты сын; и все это зависит не от твоего сознательного произвола, а от духовного уклада твоего бессознательного.

А этот уклад слагается, формируется и закрепляется, прежде всего, в детстве. Воспитание детей есть именно пробуждение их бессознательного чувствилища к национальному духовному опыту, укрепление в нем их сердца, их воли, их воображения, их творческих замыслов.

Бороться с национальным обезличием наших детей мы должны именно на этом пути: надо сделать так, чтобы все прекрасные предметы, впервые пробуждающие дух ребенка, вызывающие в нем умиление, восхищение, преклонение, чувство красоты, чувство чести, любознательность, великодушие, жажду подвига, волю к качеству, были национальными, у нас в России – национально-русскими; и далее: чтобы дети молились и думали русскими словами; чтобы они почуяли в себе кровь и дух своих русских предков и приняли бы любовью и волею – всю историю, судьбу и путь и призвание своего народа; чтобы их душа отзывалась трепетом и умилением на дела и слова русских святых, героев, гениев и вождей. Получив в дошкольном возрасте такой духовный заряд и имея в своей семье живой очаг таких настроений, русские дети, где бы они ни находились, развернутся в настоящих и верных русских людей» [99] Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 1. М, 1993. С. 202. .

Дух национального воспитания, по Ильину, обогащается следующими сокровищами: язык, песня, молитва, сказка, жития святых и героев, поэзия, история, армия, территория, хозяйство.

«Итак, любить свою родину не значит считать ее единственным на земле средоточением духа; ибо тот, кто утверждает это, не знает вообще, что есть Дух, а потому и не умеет любить и дух своего народа; его удел – звериный национализм. Нет человека и нет народа, который был бы „единственным“ средоточением духа, ибо дух живет по-своему во всех людях и во всех народах. Истинный патриотизм и национализм есть любовь не слепая, а зрячая; и парение ее не только не чуждо добру и справедливости, и праву, и, главное, Духу Божию, но есть одно из высших проявлений духовности на земле» [100] Ильин И. А. Собр. соч.: В 10 т. Т. 1. М, 1993. С. 217. .

К. Д. Ушинский ясно выразил свое понимание взаимосвязи двух фундаментальных категорий. Патриотизм, в понимании Ушинского, – это отрадная черта семейного быта, сильная, глубоко коренящаяся в сердце россиянина. Он с сожалением замечает, что патриотизм бывает нередко и ложным, «квасным», как именует его русская литература. Но он одновременно и напоминает, «что если от нашего патриотизма пахнет иногда русским кваском, то и английский также не лишен запаха ростбифа, пудинга и джина, а немецкий сильно отдает пивом и табаком. У всякого народа есть свои патриотические предубеждения; но замечательно, что ни одна литература не вооружалась так против этих невинных предубеждений, как наша, объявляющая претензию на бесконечное уважение к народу» [101] Цит. по: К. Д. Ушинский и русская школа / Под ред. Е. П. Белозерцева. М., 1994. С. 17. .

К. Д. Ушинский говорит о том, с какой любовью Диккенс рисует мелочные привычки доброй, старой Англии, – привычки, порой весьма странные, а иногда просто смешные. Но как старается английский писатель поддержать их, пробудить к ним любовь и почтение! Далее Ушинский восклицает: «Что, если бы в нашей литературе какой-нибудь писатель заговорил таким же языком, как Диккенс: каким бы градом колкостей, насмешек, какой бы бранью встретили его многие наши европейские критики! Это явление стоит того, чтобы о нем подумать. Или уже действительно в нашей русской жизни нет ничего, что бы заслуживало пощады, и мы с головы до ног должны перерядиться в чуждый костюм? Но, в таком случае, интересно бы знать, какой же костюм нам посоветуют выбрать: английский, французский или немецкий? – потому что нарядиться разом во все немножко неудобно: в платье, сшитом из разнохарактерных лоскутков, мы не будем походить ни на один образованный народ в мире: такое платье, увы, – шутовское платье!

Но много или мало квасу в нашем патриотизме, только этот патриотизм глубоко вкоренен и в наших дворянских семействах, хотя спит до поры до времени и пробуждается только после какого-нибудь сильного толчка» [102] Цит. по: К. Д. Ушинский и русская школа / Под ред. Е. П. Белозерцева. М., 1994. С. 17. .

Выражением патриотизма К. Д. Ушинский считает и те проявления любви к Родине, которые выражаются не в одних битвах с внешними врагами: «… высказать смелое слово истины бывает иногда гораздо опаснее, чем подставить лоб под вражескую пулю, которая авось пролетит и мимо. И в этом отношении история русского дворянства, русской литературы и вообще русского образования, неразрывно связанные между собою, имеют много великих страниц». Он предлагает не быть слишком строгими к нашему, хотя бы и квасному, патриотизму: «…это богатая почва, на которой выросло и расцвело множество прекрасных растений… Одно беда, что это чувство патриотизма, пробуждающееся по временам с истинно львиной силой, оказывает мало влияния на спокойный ход нашей жизни, на исполнение постоянных, ежедневных наших обязанностей» [103] Цит. по: К. Д. Ушинский и русская школа / Под ред. Е. П. Белозерцева. М., 1994. С. 18. .

С горечью К. Д. Ушинский обращает внимание на преднамеренные патриотические неправды, которыми наполнена наша литература, наши учебники, и признается, как ему «смешно и жалко, больно и досадно слушать и читать, когда какой-нибудь литератор или наставник усиливается доказать, например, что французов в двенадцатом году побили морозы, что в истории нашей все достойно насмешки и презрения, или с наслаждением развенчивает Державина, Карамзина, Пушкина, Жуковского, Гоголя, показывая детям, какие это были мелочные, пошлые натуры, или доказывает с увлекательным жаром, что ни в нашем прошедшем, ни в нашем настоящем нет ничего такого, на чем могла бы остановиться юная душа с любовью и уважением. Если бы английский, немецкий или французский педагог подметил в ком-нибудь из нас такое направление, то он, без сомнения, взглянул бы на нас с глубочайшим удивлением, как на безумцев, не имеющих ни малейшего понятия ни о душе человеческой, ни о нравственном достоинстве ее, ни о ее воспитании. Нет, это не значит воспитывать душу, а скорее разрушать ее, это не значит оплодотворять природу, а скорее делать ее совершенно бесплодной; нет, это не образование, а дикость, вандализм, потому что только варварам свойственно не иметь истории и разрушать драгоценнейшие ее памятники, истреблять все и не созидать ничего. А это поистине вандальское, все разрушающее, ничего не сберегающее и ничего не созидающее направление нередко принимается у нас многими за признак высшего европейского образования; тогда как в целой Европе нет ни одного самого мелкого народца, который бы не гордился своей национальностью: даже наш бедный, прижатый к земле западный брат славянин, и тот гордо подымет голову, когда затронут его народность и народную религию, хотя бы из подражания англичанам, французам и немцам захотели и многие из нас, в свою очередь, иметь, уважать и любить свою народность!» [104] Цит. по: К. Д. Ушинский и русская школа / Под ред. Е. П. Белозерцева. М., 1994. С. 18–19.