Array Журнал «Аконит» - АКОНИТ 2020. Цикл 2, Оборот 3-4

Я поднял голову и не увидел ничего. Я знал, что нужно ползти, карабкаться, и тогда мне откроется тьма, что из года в год плела для меня по ночам кошмары. Вокруг всё исчезло, и не осталось ничего, кроме цилиндров, кубов, сфер и пирамид, дрожавших и колыхавшихся под моими пальцами и ногами.

Я полез вверх.

За окном пушистыми хлопьями вовсю порхают снежинки, а на нас смущённо взирает зимняя ночь. И откуда-то из иной реальности доносятся голоса — напуганные, напряжённые, вместе с тем таящие в себе толику радости, некое предвкушение. Голоса? Они звучат, передают эмоцию, некий смысл…

Но что это за смысл?

— Как он?

— Да не особо…

Слышим бормотание телевизора, чарующие переливы музыки — композиция незамысловатая, но иного не требуется, — что-то там ещё… Впрочем, не важно! Ведь Человек за окном улыбается. Он чёрный-чёрный, этот Человек, — словно бы тьма внутри злодея… или гения. Но зубы у него большущие, белые-белые.

— Кто ты?

— Я — Царь царей! Бог давно забытого царства, преданный и изгнанный. Я мог бы зваться Осирисом, мог зваться Сетом, но правда в том, что у меня вообще нет имени. Я — всё и ничто. Я — любовь.

— Ты смерть?

— Я смерть?

Каштановые сны… бурлящие багровые реки, текущие вдаль. На них уносятся мечты, в них захлёбывается детство. В поскрипывающем под ногами снегу и в мистике новогодней ночи. В прелестно-банальных надеждах юности, утопающих в крови, циркулирующей по вздувшимся жилам мира; в крови, что и есть жизнь этого мира, или же — его агония?

— Ты смерть?

— Я — любовь.

— Нет.

— И так тоже верно.

У него длинный ярко-пурпурный хвост, а его жуткие гипнотизирующие глаза переливаются тысячью запретных оттенков. Его зубы большие и жемчужно-белые — остры как бритва. А сам он — порождение ночных кошмаров, запредельный ужас и… вместе с тем он есть вера ребёнка в красоту воображаемого, олицетворение необузданной фантазии.

— Мир прекрасен?

— Я покажу тебе. Сам решишь. Хватайся!

Мы протягиваем руки: нужно уцепиться за хвост. Ни в коем случае нельзя распугать каштановые сны.

— Полетели! Удиви меня, о Смерть.

— Удивляться ты должен сам. Смотри!

Мы летим. Он впереди: Великий Красный Дракон, сошедший с истлевающих страниц Откровения, вырвавшийся из тлена архаичных символов, обрядов и суеверий. Пурпурный хвост… жемчужно-белые зубы… и Чёрный Человек, стоящий за окном. Снег не ложится на его плечи, и все эти праздники не в его честь. Он давно уже канул в забвение. И всё же он здесь.

— Что с ним?

— Он весь горит.

Симфония забытого прошлого: тихие вечера на берегу озера, под кваканье лягушек и урчание живота. Робкая улыбка девочки, в глазах которой сама вселенная; вкус ее мягких влажных губ… — но чьих именно? Девочки? А может, вселенной? Ведь мы — дети. Дети!

— Летим!

Мир прямо под нами — сплошь неоновые вспышки сознаний, сотворившие порок. Грех и Добродетель, играющие в карты на раздевание. Они тоже целуются. Вместе они — гармония. Чередование всего, установленный порядок вещей.

Мир прямо под нами — сплошь полузабытые предания, обречённые воскресать снова и снова. Причудливые мистерии, сказания и легенды — все эти истории, сотканные из страхов, надуманных переживаний и сновидений, нисколько не отражающие реальную жизнь и вместе с тем как нельзя точно обрисовывающие ее исподнюю.

Мир прямо под нами — сплошь промёрзшие, засыпанные снегом улицы, сияние автомобильных фар, гудение мыслей в головах… А ещё — грустный смех ряженого Деда Мороза, который не более чем тряпичное изваяние, фальшивка, живущая одной лишь верой. Скоро мы убьём сказку — осталось совсем чуть-чуть. Каких-то пару лет.

Эх, люди, люди…

— Смотри внимательно! — напутствует нас Дракон.

— Наша болезнь?

— Она дома, ждёт тебя и пьёт шампанское. Скоро подадут горячее…

А на окраинах города темно. В центре же, во дворах, свербящее предвкушение грядущего праздника. Но отчего тогда это корёжащее душу чувство неправильности, какого-то недоверия? Праздника не существует, а недоверие циклично. Лишь зима настоящая. Эх, люди, люди…

В тесноте кирпичных коробок, в нескончаемом хороводе улыбок из глянца, обработанных ножницами общественного мнения, люди смотрят печальные сериалы собственных жизней. А в коробках на чердаках, среди хлама и сора, хранится детство, полное ярких мечтаний и несбыточных надежд. Радость и печаль — они предаются любовным играм, они ласкают друг друга…

Дракон парит. Каштановые сны есть мы — все мы, без остатка!

В переулках клоуны, под гримом которых сплошная пустота. Они разбрасывают семена лжи, заставляют вымученно улыбаться прохожих, зачем-то их поздравляют. Но в душе у клоунов всё так же пусто. Там давно уже ничего не осталось: безобидное некогда фиглярство растворилось в бездне минувшего, безжалостно пережёванное, оно было проглочено модной ныне серьёзностью. Тогда же клоуны утратили свои лица. Сохранился один только грим, грим… Их безликие души, как и их глаза — цвета осеннего ветра, цвета пыли на давно заброшенных дорогах, ведущих из ниоткуда в никуда…

А в парке на деревьях спят оставленные дети. Они помнят этот волшебный праздник, но понимают, что он не для них. Ведь они больше не нужны! Дети молчат, слушая отчаянные крики замерзающих котят, которые тоже никому не нужны.

И даже в канализациях, сокрытые клубами липкого пара и удушливым зловонием, на нас таращатся злобные морды. Существа, живущие глубоко под землёй; существа, никогда не выбиравшиеся наружу, не видевшие дневного света. Но и до них долетает манящий запах жареной курицы — всего-навсего дыхание ближайшего супермаркета (действуют предпраздничные скидки!).

Дракон улыбается. Забавно, ведь мы-то думали, что драконы не умеют улыбаться…

Под нами города, дома, машины и квартиры; под нами россыпь человеческих судеб.

— Я — бред тысячелетий. Я — человек с планеты Земля. Я — ребёнок прогресса.

— Ты смерть?

— Я смерть?

По улице плетётся обросший старик — захмелевший, сутулый, в стоптанных дырявых ботинках и в заношенном рваном пальто. У него в кармане булькает бутыль сильно разбодяженной водки, а в свалявшейся бороде копошатся жучки, пригретые теплом его тела. Мысли же его пусты, пусты, пусты…

— Кто это?

— Иисус. Он заблудился, прогадал со временем. Здесь его проповеди больше не актуальны.

Бродяга заходит в переулок и удивлённо таращится на зарёванную девушку, которая неподвижно стоит возле бака с отходами. В груде мусора копошится нечто махонькое и розовощёкое. Ребёнок сучит ножками и надрывно плачет: нет, вовсе не таким представлял он себе этот праздник.