Журнал «Знание-сила» - Знание-сила, 1998 № 07 (853)

Внутренний обвод вдоль бульвара Сансет составлен из череды самодостаточных мест, вроде Вествуда, прелестного кампуса университета Южной Калифорнии с его собственной полицией и своим автобусным маршрутом, Беверли Хиллз, где достаточно денег в местной казне, чтобы заказать знаменитому Чарльзу Муру огромную пристройку с бесплатным паркингом к Civic Center, что нельзя переводить как Общественный центр, поскольку это скорее префектура и полицейское управление вместе. Океанский берег формирует основание дуги, и вдоль него можно обнаружить все варианты городков и поселков, начиная с Санта- Моники и Венеции, разделенных (или соединенных) полупустырями.

Узкая полоска пляжей образует мир в себе, изображенный литераторами тысячу раз и меняющий социальный рисунок поведения.

Итак, на первый взгляд Эл Эй — решительно субурбанная земля, страна без подданства и без единой политики (даже автобусный тариф зависит от того, маршрут это ЭлЭй или, к примеру, Санта-Моники). Страна, вчерне обозначенная мощными природными феноменами океанского берега и холмов и как-то удерживаемая вместе венозной системой фривеев, которые в Калифорнии следует отнести к кругу стихий.

Чтобы обнаружить еще одну здешнюю стихию, поездок и прогулок уже недостаточно. Кстати, о прогулках: я-таки прошел с полторы мили по «бульвару» Санта-Моника от его перекрестка с «бульваром» Вествуд и до Сенчури Сити, чтобы ощутить странность бытия единственного существа, не закрытого металлической коробкой автомобиля. Обессилев от монотонности окружающего (такого рода гнетущую монотонность я встречал только в Токио и в рядовых кварталах Дамаска), я присел на скамью под столбиком автобусной остановки {3Это была гуманная скамья с нормальным сидением — в Восточном Эл Эй скамьи сделаны наподобие толстых бревен: круглые шлифованные цилиндры. Это для того, чтобы на них невоз можно было прилечь и, не дай бог, устроиться на ночь.}. Автобусы ходят не часто, но аккуратно, так что, заметив таковой вдали, я, избалованный вниманием водителей Восточного побережья, ждал, когда он остановится и откроет двери. Ничего подобного — автобус, не тормозя, проскочил остановку. Нет, особого хамства в этом не предполагалось. Просто в этом месте никогда не садятся.

Пришлось стоя встречать следующий, всем своим видом показывая, что терплю бедствие.

Итак, поначалу можно заметить лишь некие странности, вроде вездесущих табличек с внятной надписью Armed Response (в смысле: стрелять будем) на стриженых газонах мирных улочек Мидвейл, Вествуд или Мэйпл в Беверли Хиллз. Можно заметить некую избыточность полицейских машин вдоль велосипедной дорожки в яркий полдень где-нибудь в Венеции.

Здесь, вдоль дорожки для велосипедов и роликов, идущей точь-в- точь как железная дорога от Туапсе к Адлеру и далее в нынешнее зарубежье, клубится настоящая жизнь. Танцы на роликах и без, рок-концерт под пальмами, некто выжигает — солнцем через лупу — надписи «Привет из Венеции» на фанерках. Бодибилдинговый загон в вольерной сетке, где некогда начинал сам Шварценнегер, — это настолько всем известно, что даже никакой таблички нет. Странноватое племя 13-го колена Израилева — группа черных мужиков в чем-то вроде боевого наряда зулусов, несущая безмолвную вахту вокруг своего рекламного щита под пальмой. Женщина-паук и прочие балаганные радости здесь тоже есть. И всякая съедобная дрянь. А вот пирса больше нет, значит и крабов, и прочего прямо над водой тоже. Сломали и более не восстанавливали, в отличие от какого-нибудь британского Брайтона, где разобрали и собрали наново, но там ведь Европа...

Бульвар Линкольн к востоку от Венеции неожиданно приводит на память нечто совсем из другого мира. Это явная станица в духе ушедшей в небытие послевоенной Тамани. Но это также и очень похоже на торговый «стрип» вдоль отрезка сирийского шоссе, проходящего по территории северного Ливана. Там ставят сначала лавку, торгующую безакцизным товаром. Затем по четырем углам выставляют монолитные бетонные стойки и накрывают сверху, однако выпуски арматуры торчат вверх. Затем, подкопив деньжат, поднимают еще этаж, и опять торчат в небо выпуски арматуры... Очень похоже. Я уж не говорю о лос-анджелесской «Мексике», что к востоку от Уоттса, куда меня никак не хотел везти приятель и куда я — единственно из принципа и в надежде увидеть и сфотографировать граффити — своим ходом добирался три часа. Надежды не оправдались: эпоха граффити окончилась, как сошла на нет эпоха самодеятельного архитектурного творчества хиппи. Никто не мог внятно припомнить, еде же это было. У калифорнийцев короткая память.

Тут живут — кто бы мог догадаться, глядя на эти слепоглухонемые фасады?! Они кажутся неприступно каменными. На самом деле, это неприступная фанера.

Сити Центр — ну уж здесь-то, в центре, почему все та же безлюдность?

Каждый город предполагает некий объем предварительного чтения, но ЭлЭй провоцирует на расширенное чтение постфестум. Мне удалось найти книгу, которая помогла кое- что из увиденного понять {4Davis М. City of Quartz. Excavating the Future in Los Angeles. N.-Y., 1994}. Может, она длинновата и, наверное, перегружена околомарксистской фразеологией, но чтение на фоне свежих впечатлений от субситискейпа оказалось чем-то вроде старомодного процесса фотопечати, когда бесформенные пятна черного и серого вдруг складываются в опознаваемый образ. Я прочел о странной, столетней давности затее Эббота Кинни воспроизвести Венецию и вспомнил, что нечто, напоминающее Дворец дожей, и впрямь видно на бывшем берегу канала. Я читал о его же попытках приживить в Калифорнии эвкалипты и цитрусовые, спасти Йосемитскую долину от застройки, что безумием не назовешь отнюдь. Но я не знал о его же мании достичь чистоты англосаксонской расы посредством евгеники. Не знал о Джозефе Уидни, который был не только одним из первых президентов университета, но также и автором эпического сочинения Race Life of the Arian Peoples (1907), где среди прочего доказывалось, что Лос-Анджелесу суждено стать всемирной столицей арийского превосходства, что бы сие ни означало.

Главное все же в том, что этого недогорода-супергорода вообще не - должно было быть. Для этого настолько не было ни малейших оснований, что на берегу Тихого океана во всем блеске воплотилась крупнейшая из утопий, сравнительно с которой блекнут мечтания Филарете, Томаса Мора и прочих.