Журнал «Знание-сила» - Знание-сила, 1998 № 07 (853)

Иногда мне уже начинало казаться: в этой паре что-то произошло. Не сменился ли партнер? Самка и самец отличаются хорошо — самец меньше. А орлана, если ему не больше шести лет, можно еще узнавать по цвету хвоста. Это потом он станет чисто-белым, а до этого можно уловить в перьях темные вкрапления, и их год от года все меньше и меньше. Только смотреть надо хорошо. Вот тут я, конечно, загорелся. Я узнавал их! Не всех, но узнавал. Даже когда они парили над озером, и узнавал их. Способ мой был самый примитивный, но он давал ход к информации.

Меня сразу поразило их общение между собой. Территориальная птица, и по литературе они при кон «акте должны были вступать в бой. Но я не видел боев. На одном озере, длиной всего в восемь километров, гнездилось три пары — ближе некуда. Они все прилетали каждый год — и никаких боев. Выходит, они не каждый год распределяют территорию? Вот она — идеальная структура. И сколько ей лет? Двадцать «моих» она остается постоянной. Это точно. Но я уверен: она стабильна уже не одно столетие. Никто и никогда туг не разрушал гнезд, не было пожаров, то есть никакая трагедия не вырывала птиц из этой мозаики. Вырви — и вновь прибывшие птицы вступили бы в борьбу с аборигенами. Ведь даже если в паре гибнет партнер, то оставшийся приводит к гнезду другую птицу и она уже подчиняется тем же правилам распределении территории. Тут все закончено, все решено.

А драки все же были. Но не между птицами, хранящими столетия свои территории, передавая их из поколения в поколение. Популяция плотная, птенцов рождается много, им тоже надо куда-то деваться. До четырехлетнего возраста птенец может влетать на любую территорию. То есть всем детям разрешается летать где угодно. У них юношеская окраска, они не готовы внедряться и кого-то вытеснять. Но как только эта птица дозреет... Ее ни за что не пустят в многовековую мозаику. Все начеку. Она еще только старается пролететь по «швам» между территориями, а ее уже встречает первая пара и начинает бить, догоняя до края своей территории, а там уже поднялась другая пара. И опять идет преследование — уже вдоль ее территории. А там уже готова третья. Я все это ви дел.

— Там еще что уникально, — говорит Сергей. — Эти горки, скалочки — и они среди болот. И с этих камней, когда солнце и птиц много, можно видеть, как они парят — маркируют свою территорию. Вот одна поднялась из своего гнезда и начинает облетать свой периметр. И с соседнего — тоже поднимается. Идет как бы параллельно. Но уже по своему периметру. Все дальше, дальше. И вы видите, что их полет не пересекается, а в то же время коридор между ними совсем неширок. Но он неприкосновенен — без боя, без драки. Вот они — те швы. Невидимые.

Думаю, он без труда мог бы пролететь по всем этим коридорам и облететь всю мозаику всей тысячи своих квадратных километров. И ни разу бы не вторгся в пространство каждой пары. Наверное, никто из его орланов даже не поднялся бы, чтобы его прогнать —- они не агрессивны к человеку. Думаю, только пожелай, и он мог бы даже свить себе гнездо и, в отличие от новичков птенцов, не нарушил бы тот тысячелетний покой распределенности.

Но Сергей вдруг говорит:

— Я стал улавливать какие-то индивидуальные моменты. И все бы хорошо, а мне становилось слегка скучновато. Хотелось еще чего-то такого... Но не было ни средств, ни методов. Да и сил, признаться, тоже не было.

Помните, как огромные клювастые птицы сидят в зоопарках? Недвижные на верхушках колод или на ободранных слегах. И жалко их. Плохо им.

Оказывается, не так уж плохо.

— Все думают, — говорит Сергей, — им нужно небо, горы. И непременно парить, махать крыльями... Неправда все это. Как раз орлы лучше всех живут в любого размера вольерах и клетках. Не мне бы говорить, но чем больше хищная птица, тем неинтересней за ней наблюдать. В плохую погоду тот же орлан сиднем сидит несколько суток кряду, не слетит с ветки. Для него естественней экономить силы, а не тратить их.

Почему воробей плохо живет в клетке? Ему летать надо, чаше кормиться. А крупная хищная птица может поесть и раз в неделю. Ей и нужна только еда. Никогда хищная птица не будет летать просто так. Если полетела, значит захотела есть. Но положите ей поблизости от гнезда тушу свиньи, и она будет только и всего, что перелетать от свиньи к гнезду и сидеть в нем до тех пор, пока опять не захочет есть. И снова полетит не парить, не наслаждаться полетом, а чтобы оторвать от свиньи кусок и вернуться.

— Только кто им ее положит — свинью?

— Положили. Люди. Шведские люди, финские.

— А мы?

— Мы не можем. Нам бы сначала себе положить.

Прибалтийская популяция орланов могла просто исчезнуть. Птица не в силах распознать качество мяса, ей не отличить отравленную пищу от чистой. Масса их гибнет на отравленных приманках. Было время — травили волков, а погибали орлы. Но главное: прибалтийские птицы всегда кормились рыбой и птицей на море и накапливали в себе всю балтийскую дрянь — тяжелые металлы, хлорорганику, ртуть... Птицы переставали размножаться или просто гибли.

Надо было их как-то отвлечь от балтийской добычи. И вряд ли можно было придумать что-либо лучше, чем использовать их природную леность, если, конечно, можно так назвать стремление экономить энергию. И все удалось.

Только что окольцованный птенец. Фотография, которой Сергей Ганусевич будет гордиться всегда

— На подкормочных площадках по берегам Швеции и Финляндии, — говорит Сергей, — стали скапливаться сотни орланов. Там основное их место зимовки. Вот там и клали туши свиней. И уже через несколько лет стало заметно, что откладывается больше яиц, птенцы стали крепче. Думаю, тут и возникла идея метить птиц такими кольцами, которые можно было бы видеть на этих огромных скоплениях птиц. Очень уж удобно их наблюдать, только бы кольцо читалось в бинокль Так родилась идея сделать кольца цветными.

Однако много птиц прилетало без колец. Откуда они? Можно было предположить — и не без оснований, — что птицы эти наши, потому что своих там уже, можно сказать, всех пометили. А эти портили всю картину. Но кто их может пометить?

«Дикого человека» с Кольского полуострова вычислили довольно быстро — по публикациям и через эстонских коллег. Шведский зоолог Берн Хеландер координировал программу цветного мечения и искал людей, которые могли бы прикрыть белые пятна.

— Так меня и нашли, — говорит Сергей.

Гнездо, на которое надо залезать. Фото С. Ганусевича