Иван Охлобыстин - Статьи в журнале «Русский Пионер»

КАЖЕТСЯ, опять я не успел сдать вовремя материал в «Русский пионер» по теме «Эйфория». Перед коллегами неудобно, публицист должен работать, но закрутила меня вязь российских дорог, затеряла в бескрайних осенних полях, зачаровала добрыми людьми. Проще говоря, я ездил с выступлениями по русским городам, часть года посвящая Беларуси и Прибалтике. Повсюду я тонул в бездне доверия, исходящего от зала. От этого всегда хотелось по завершении выступления приставить ствол к голове и со словами «Пусть это чувство будет последним!» забрызгать кровью белоснежную трибуну. Такие дикости. О чем, несомненно, скорбит моя бессмертная душа, а плоть ликует. Эйфория, одним словом.

Было еще в далекой… такой далекой уже юности… что сидел я в глубоких думах у руин Херсонеса Таврического, вглядывался в слившиеся вместе ультрамариновые горизонт и море, у меня в ногах спали смертным сном остатки римских казарм, поросшие высоким синим ковылем, по которому волнами гулял морской ветер. В какое-то мгновение где-то пролаяла собака, в воздухе пахнуло жженой травой, я перевел взгляд на каменную арку с колоколом и распался на мириады атомов. Я был в каждом из них. Все это соединилось со всем миром, и я стал миром.

Длилось мгновение, помню всю жизнь. В тот день я стал другим. Видимо, какая-то биохимическая реакция на фоне переходного возраста.

Я только что окончил институт и снимался в фильме «Нога» в Крыму. Рядом с Херсонесом располагалась наша киносъемочная база, и мы периодически возвращались туда на обед. Нас встречал скрипучим брёхом Сильвестр — собака неизвестной мелкой, злобной породы, названная хохотушками гримершами Сильвестром за действительно выдающиеся мужские достоинства.

А после обеда мы все на час разбредались по берегу. Я предпочитал читать в одиночестве на теплых камнях руин. К слову сказать, к тому времени я не поленился прочитать все о самих руинах, что делало мой выбор места отдыха осмысленным и символическим. Я считал, что в жизни, как в кино, не может быть ничего случайного и все зависит от того, как ты сам к этому относишься. А на момент испытанных мной переживаний, описанных выше, я терзался выбором — продолжать мне заниматься кино или податься в область инвестиционного бизнеса. Признаться, я тогда был, по случайности, довольно богат. После «распада на атомы» я выбрал кино.

Во всяком случае, об этом можно и так рассказать. Хотя, сами понимаете, в жизни, как в компьютерной игрушке, — есть тысячи вариантов подойти к одному и тому же выводу.

Все остальные виды экстаза происходили у меня в более прозаической, личной обстановке, и рассказ об этом только оскорбит интеллект читателя.

Нет! Было еще мгновение. В раскаленном полуденным солнцем Ташкентском кафедральном соборе. На рукоположении в священники. Мне исполнилось 34. Я приложил лоб к Святому Престолу, архиепископ накрыл мою голову ладонями и прошептал на ухо слова апостола Павла: «Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится». И я «прежний» в этих словах «сгорел». Как это объяснишь? Никак.

Да и говорил не архиепископ, а сам апостол. Он стоял в ослепительном солнечном свете посреди площади, окруженный людьми, еще не осознающими, что слышат самые главные слова в своей жизни. Как и я.

P.S. Прилично ли это назвать эйфорией? Не уверен. Может звучать вульгарно. Лучше этому вообще не давать имени. Говорить: и тогда со мной произошло «нечто».

06 февраля 2015

Актер и режиссер Иван Охлобыстин честно рассказывает о том, что он думает про заграницу, — и даже талантливое художественное исполнение этого рассказа не затмевает главного смысла: а дома-то лучше. И еще одна чистая правда: дети во всем сами разберутся. Их у автора, напомним, шестеро.

«ДАЛЕКО-ДАЛЕКО ЗА МОРЕМ…» — пел в моем детстве невидимый в кадре сказочник.

«Приключения Буратино» 30-х годов, автор сценария Алексей Толстой, фильм снят на черно-белую пленку А-2, или, как ее называют все киношники, «на серебро». За изобилие в пленке этого благородного, как и сам фильм, металла.

И в моей жизни есть это «далеко-далеко за морем…», есть золотая стена, есть заветный ключ и, самое главное, есть тот мир, где «везде человек человеку надежный товарищ и друг».

Только плыть или ехать поездом всем скопом никуда не надо: наши предки уже, слава Богу, доплыли, и я с рождения живу в этом мире. Естественно, подобно своим предкам, я сам могу сидеть днями на берегу и смотреть на горизонт. Всегда есть о чем помечтать. Где-то на жизнь посетовать, где-то влюбленно обмануться.

Тем более что «далеко-далеко за морем» у каждого поколения и у каждого персонально свое.

Бывал я в своем «далеко-далеко за морем». И там действительно есть «золотая стена», времени соответствующая. Она незримо, как темная материя, пронизывает все — от шестеренки в цилиндре стиральной машины до старинной дружбы.

В принципе, ключ у меня есть.

Но… душно мне за «золотой стеной».

Всякий раз, когда я открывал в «стене» дверь, я оказывался один.

Тотально один.

Вокруг блистали огни корриды, восторженно ревел Колизей, чаровал Стоунхендж, шустрые руки бармена в Сингапуре смешивали коктейль до того хороший, что ему так и не смогли подобрать название.

Но я был один.

Чтобы не вводить вас в заблуждение: я образно был один. Рядом могли находиться самые главные, самые нужные мне люди, но это ничего не меняло. Я продолжал быть один. Кого-то болезненно не хватало. И не угадаешь — кого? То ли случайного прохожего по дороге из Томска, то ли лодочника со старой пристани на реке Спас-Суходрев за Калугой. Наверное, всех не хватало, даже с кем жизнь не сводила, но кто живет на моей «далекой-далекой за морем» и не за золотой отнюдь дверью, а деревянной, как крышка гроба. И ключ, блин, потерян. Потеряли, да и плюнули. Кого нам бояться?

Вот как это объяснишь? Никак. Массовое бессознательное? Наверно — как-то так.

Хотя сожженной трансформаторной будки у железнодорожного переезда под Тамбовом тоже не хватает, пусть она и души-то не имеет.

Гарантированно не хватает изборских оврагов зимой.

Мои соотечественники, живущие вне этой странной зависимости, меня пугают. Хотя, разумеется, по их мнению, с точки зрения бизнес-плана их подход безупречен, мой — обречен на провал, как валютная ипотека.

Однако мертвечина все это. Для чего жить и где воля этой жизнью пожертвовать ради своих близких? В чем кураж? Мы ведь рождены по законам старой «золотой стены», и весь мир нам дом земной, а Россия — храм Божий. А какая без храма русскому человеку жизнь?

Но прочь эмоции! Уступим дорогу будущему. Посмотрим, из чего сотворят свою «золотую стену» наши дети. Дети — честные существа, уверен — они выберут лучшее, самое азартное, самое родное. За детей!