Юлий Кузнецов - КЛУБ ЛЮБИТЕЛЕЙ ФАНТАСТИКИ, 1968-69

— Гель! — кричал я. — Гель! Разве нет другого способа добраться до тебя, до корабля, как только пешком через непроходимые горы?

Но Гель не спешил с ответом, он только торопил трогаться в путь. Указал количество кислорода, которое я должен был взять с собой, напомнил о карте, о таблетках, восстанавливающих силы. А потом я только слышал призывы поторапливаться.

Так я стоял у выхода из ущелья, собираясь с мыслями. Положение было жутковатое. Оставалось одно — идти, и я тронулся в путь. Гель несколько раз подавал координаты моего начального местоположения и бубнил все то же:

— Иди вперед. Дорога каждая минута. Береги силы. Вперед, вперед…

Так началось мое драматическое путешествие.

Поначалу все эти бесконечные подъемы и спуски давались мне не так уж и плохо. Темп я держал равномерным. Сказывалась физическая подготовка и давние занятия альпинизмом. Но разумеется, со временем силы начали оставлять меня. Мучительнее всего была перегрузка. Каждое движение ногой, легкий взмах руки, каждый шаг вперед — все давалось двойным усилием.

Сердце стучало как молот, лихорадило, в глазах темнело, сознание временами покидало меня. Но я твердил себе, что наша жизнь, моя и Геля, зависит теперь только от моей выдержки. И так продолжалось многие и многие часы. Обессиленный, одолевал я котловины, блуждал в расщелинах, вползал на каменистые гребни.

Только благодаря присутствию Геля я еще двигался, концентрировал остатки воли, чтобы выжимать из себя усилия поистине сверхчеловеческие. Бели бы не допинг Геля, неутомимое поторапливание, уговоры, просьбы, призывы, я не одолел бы и половины пути. Меня можно было сравнить со спортсменом, успех которого буквально зависит от публики, болеющей за него. В ушах постоянно звучал человеческий голос, бормочущий, как заклинания, одни и те же указания и советы, упорно не умолкавший, то тихий, то усиливавшийся. Голос притягивал меня, укреплял надежду, двигал моими ногами, тащил ползком вверх…

Наконец тусклым пятном замаячил наш корабль, И здесь тоже мне пришлось ковылять одному — Гель не вышел навстречу. Этот отрезок пути выпал из моей памяти, я действовал бессознательно, а лотом и вовсе лишился чувств.

Когда я очнулся и повернул голову, то увидел, что лежу на ступенях шлюзового коридора в скафандре с отброшенным шлемом. Из-за приоткрытой двери каюты доносился слабый голос Геля:

— Дорога каждая минута… Береги силы… Вперед., Соберись с силами…

Мой разум отказывался понимать происходящее, ведь я уже достиг корабля. Я попытался что-то крикнуть в каюту, но горло издало какой-то протяжный хрип. Несколько минут потребовалось мне, чтобы дотащиться до каюты, а голос все продолжал и продолжал звать меня. Схватившись за дверную ручку, я поднялся на ноги, бросил взгляд за дверь и замер.

На полу у самого кресла в луже застывшей крови лежал Гель. Стоящий неподалеку от него автомат повторял;

— Иди вперед… Дорога каждая минута…

— Но что случилось с Гелем? — прервал Мирон. — Он все-таки был жив?

— Увы, нет. Позднее, когда силы вернулись ко мне, я выяснил, что произошло во время моего отсутствия, Я взял записи главных вегетативных и центральных функций Геля и увидел, что он скончался через двадцать минут после первой же попытки запустить двигатель, уже до того, как я отправился в путь из ущелья. Слишком активное включение антигравитационного поля, резкая перегрузка вращающихся дисков, разрыв металла, удар — и все.

Спасения для него не было, он был один. Тогда же я осознал мотивы действий Геля, мотивы, о которых я теперь всегда вспоминаю с величайшим волнением. Трезво отдавая отчет в том, что ранен он смертельно, Гель решил все отдать для меня одного. Он знал меня, знал человеческую психику вообще и быстро сообразил, что мне не добраться до корабля, знай я, что он вышел из строя. Он великолепно оценил ситуацию.

Чтобы скрыть случившееся, Гелю потребовалось проявить величайшие усилия. И вот, несмотря на это, в течение оставшихся минут, как раз тогда, когда связь между нами прервалась, он сумел заложить в автомат содержание своих просьб, контроль за трассой моего маршрута, все свое настроение. Это спасло меня.

Я шел в уверенности, что меня ждут, что мне обязательно помогут; тем временем истекали последние минуты жизни Геля. Только чувство связи с живым человеческим существом дало мне силы прорваться через эти хребты, обрывы, лабиринты чужой планеты.

— Но в конце-то концов дело было сделано именно автоматом, — то ли спрашивая, то ли утверждая, сказал Мирон и встал с кресла.

— При чем тут автомат, — улыбнулся Эрик, и складки на его лбу разгладились. — Я имел дело с голосом, душой Геля. Я шел не волне человеке. И если бы малейшее сомнение в этом посетило бы меня тогда, не сидеть нам сейчас вместе на этой террасе вот у этого моря.

Эрик тоже встал, подошел к перилам. Небо разгоралось ярче и ярче сразу над всей каймой моря. Легкое волнение успокоилось совсем, и стеклянное, но живое море отразило гладью все краски вспыхнувшего неба, обещание жаркого прекрасного дня, радости тела и души, которые несет в себе ослепительный приморский день. Полоса пляжа уже блестела золотым, телесным переливом, манила свежими, умытыми ночной волной песками.

— Пойдем, — сказал Эрик.

И, уже ни о чем не говоря, мужчины зашагали к морю.