Журнал «ЕСЛИ» №10 (#200), 2009 г.

Среди членов оргкомитета «Роскона» бытует присказка: «Неплохо бы побывать на «Росконе». Говорят, неплохой конвент». Это шутка, в которой доля правды максимальна. Во время проведения конференции каждый из организаторов сосредоточен на успешном выполнении своей конкретной задачи и получить то же впечатление, что и гости, просто не в состоянии, не говоря о том, чтобы отдохнуть. На одном из первых «Росконов» мы с Байкаловым так забегались, что ни разу не заглянули в номер к Михайлову. Он серьезно на это обиделся и на итоговом банкете заявил: «На хрена мне конвент, на котором я не могу с вами выпить?». При всей своей природной интеллигентности Владимир Дмитриевич никогда не стеснялся крепких выражений, которые всегда применял удивительно к месту. Русским разговорным он владел так же виртуозно, как и русским литературным. Тогда мы его успокоили, как могли, естественно, вместе выпили, а через пару недель, когда все страсти улеглись, осознали, что Михайлов прав, как всегда.

«Роскон» - мероприятие принципиально бесприбыльное и проводящееся на общественных началах. Члены оргкомитета не получают ни зарплаты, ни бонусов по окончании конвента. Люди, которые четыре дня света белого не видят, чтобы все участники конференции могли плодотворно поработать и хорошо отдохнуть, да и во время полугодового подготовительного процесса тоже не бездельничают, - имеют право на свой глоток счастья. Так из фразы Михайлова родилась идея проведения летнего мини-кона.

Сначала это был просто выезд на природу, потом решили, что неплохо бы и переночевать. Сейчас же это полноценный, человек на 40-50, двухдневный конвент для членов оргкомитета «Роскона» и его друзей. И все эти годы в его проведении принимал активное участие Владимир Дмитриевич. Я подчеркиваю - активное. Без него не обходились ни дневные дискуссии, ни вечерние посиделки, слабый пол не оставался без его внимания, а сильный учился стойкости и ясности мысли в долгих ночных бдениях. Напоминаю, что Михайлов тогда уже разменял восьмой десяток.

В июне 2007 года мы проводили «Роскон-лето» (так с чьей-то легкой руки стали именовать эту встречу друзей) под Звенигородом, в пансионате «Солнечный». Народ под водительством Байкалова только-только вернулся с ночного купания в Москве-реке, и Саша Громов приготовил всем последнюю за день порцию шашлыка (к слову, Громов не только прекрасно жарит шашлык и коптит рыбу, но и варит отменную «солянку сборную мясную», которую не в каждом ресторане и встретишь).

И тут Владимиру Дмитриевичу стало плохо, он с трудом опустился на лавочку и тяжело задышал. Всем сделалось очень страшно, и я совершил безумный, совершенно неожиданный для себя самого поступок: обещая незамедлительно креститься, воззвал к Господу Богу с просьбой сохранить Михайлову жизнь.

Этот эпизод носит довольно интимный характер, и я долго сомневался, надо ли его предавать огласке, но потом подумалось: возможно, в данном случае Владимир Дмитриевич оказал самое серьезное влияние на мою жизнь, и умолчать об этом будет большой ошибкой. Мои отношения с религией, как и у любого мыслящего человека, довольно сложные. Я хорошо знаком и с атеистами, и с агностиками, и с глубоко православными людьми, и в убеждениях каждого нахожу близкие для себя моменты. Но когда рано утром Михайлов вернулся бодрым и здоровым из звенигородской городской больницы, оборудованию которой могут позавидовать многие московские, я осознал, что мои ночные мольбы были, скорее всего, услышаны, и буквально через пару недель - обещания, сделанные на столь высоком уровне, следует выполнять быстро - в небольшой подмосковной церкви принял Таинство Крещения.

Как оказалось, неизбежное произошло всего через полтора года. Впрочем, вечной жизни никто никому и не обещал.

В последние годы Михайлов жил в небольшой двухкомнатной квартирке на улице Цандера. Эту квартирку он успел ухватить в момент развала Советской империи, продав роскошную «трешку» в центре Риги. И успев вывезти вещи из страны, в которой он прожил большую часть сознательной жизни и которую он в последнее время презирал за все нацистские выверты времен независимости и стремления «в Европу». Считал Латвию частью европейского тела, вполне рифмующейся со словом Европа. Но хоть успел вывезти вещи и мебель (как мы выгружали эту мебель из контейнера на 12 этаж, тогда, в самом начале 90-х - отдельная история!). Ох, что это была за мебель! Роскошные кожаные кресла и диван XIX века, сильно потертые афедронами гостей. Невероятное старинное бюро резного дерева, впоследствии ставшее весьма удобным компьютерным столом. На стене - антикварные фехтовальные рапиры, предмет для размахивания подвыпившими гостями… Рядом со шпагами - картины работы самого Михайлова (да-да, он был не только писателем и поэтом, но и неплохим художником)… Коллекция курительных трубок, более сотни - курил он много и со вкусом, а у нас никогда не было проблем с выбором подарка надень рождения: покупались или дорогие табаки, близкие по органолептическим качествам к его любимому «Клану», или подставки для трубок, или специальные зажигалки…

Безо всякой эклектики со всей этой викторианской стариной уживалась современность - музыкальный центр, плазменный экран, DVD-рекордер… Телевизор был почти всегда включен и обязательно на спортивном канале. Михайлов обожал смотреть теннис и футбол, и у нас была постоянная тема для разговоров. А еще он, как и я, всю жизнь.болел за «Спартак» - и однажды мы устроили небольшую пирушку по поводу семидесятилетнего юбилея боления Михайлова за любимый клуб. И даже позвали Синицына, истового нашего протагониста - болельщика ЦСКА.

Мы с Андреем Синицыным заходили к Владимиру Дмитриевичу не настолько часто, как хотелось бы - много работы, заедающего быта… Но если мы не появлялись дольше двух месяцев, Михайлов начинал уже немного обижаться. Тогда мы вырывали из несовпадающих графиков жизни время для визита, а потом вдруг обнаруживали, что нам «на хвост падают» еще люди - это могли быть фантасты Громов, Лукьяненко, Васильев, Лукин, Дивов, или переводчики Колесников и Корженевский, или критики Щербак-Жуков и Харитонов, или фэны Семецкий и Чиков… И обязательно набиралась компания человек в пять-семь, которая как-то умудрялась уместиться в Михайловской наноквартирке, оседлав антикварную мебель. А рвались все туда потому, что вечера у Михайлова были потрясающе уютными для души. Нам было хорошо - и когда Михайлов слушал наши рассказы о событиях в мире фантастики, и когда просто с нами выпивал и закусывал квантум сатис, и когда сам начинал рассказывать. Я уже упоминал, что рассказчиком он был великолепным, умеющим держать внимание. Истории были в основном о случаях из богатой на события жизни Михайлова - о детстве в элитной партийной семье, о том, как он в 16 лет перебрался в послевоенную Латвию, как совсем юным служил там в прокуратуре и ловил уголовников и «лесных братьев», как работал в юмористическом журнале, как выиграл в преферанс возможность напечатать фантастическую повесть в Москве, как встречался в Латвии с Киром Булычёвым и Аркадием Стругацким, какие дела творились в латышском Союзе писателей… И еще много о чем - слушать его можно было часами. Когда мы в журнале «Если» задумали цикл мемуаров ведущих отечественных фантастов, первым делом возникла мысль предложить взяться за мемуары Владимиру Дмитриевичу. В результате появилась повесть-исповедь «Хождение сквозь эры» - в ней нет многих интересных моментов, и устные рассказы были гораздо занимательнее, но не все же изложишь на бумаге…