Array Коллектив авторов - Казанский альманах 2019. Лазурит

– Не страшно. Пусть будет, как бог решит.

– Но дети! Я не говорю о жене, наверно, в этом есть её вина…

– Нет вины Наташи! – сердито перебил он приятельницу. – Её опутали, как и меня. А дети… что ж, о детях как-то обещал позаботиться сам государь. И ты до времени молчи, Зизи, вот рассказал тебе и легче на душе.

В этот же день вечером раут у Вяземских. Там царила обычная атмосфера, лишь Пушкин вёл себя непривычно, он с нескрываемым наслаждением наблюдал за всегдашними ужимками Дантеса, крутившегося возле Натали. Александр Сергеевич чувствовал близкую развязку и был вполне доволен этим. Княгиня Вяземская первая заметила странное выражение на его лице и подошла расспросить старого друга. Вера Фёдоровна была из тех женщин, которых Пушкин обличал своим доверием и часто делился сокровенным. Он и сейчас не стал скрываться и, кивнув на Дантеса, сказал:

– Что меня забавляет, это то, что этот господин веселится, не предчувствуя, что его ожидает по возвращении домой.

– Что же именно?! – встревожилась Вяземская. – Вы ему написали?

– Его отцу.

– Как?! Письмо уже послано? Сегодня?

Она с ужасом смотрела, как он удовлетворённо потирал руки:

– Мы надеялись, что всё уже кончено!

Вера Фёдоровна бросилась на поиски мужа, но, не отыскав князя, рассказала всё Виельгорскому. Эпикуреец был, как обычно, в приподнятом настроении и не увидел в новости тревожащих ноток, чем отчасти успокоил и княгиню. В конце концов, Пушкин в последнее время часто грозился дуэлями, которые заканчивались ничем.

Наступило 26 января, день, когда Александр Сергеевич с нетерпением ожидал вызова на дуэль от оскорблённого им противника. Чтобы как-то занять себя, он разбирал почту и увлёкся письмом от графа Толя, написанного тем в ответ на посланную ему «Историю пугачёвского бунта».

Старый барон тем временем, получив послание, в суматохе кинулся к графу Строганову. Он ещё искал иного выхода из неприятной ситуации, но граф рассудил, что подобной пощёчины пропустить невозможно и другого пути, кроме поединка, нет. Только по причине дипломатического положения Луи Геккерна стреляться с Пушкиным следовало Жоржу. На том и порешили, и немедленно послали за д’Аршиаком. Далее последовал вызов по всей форме, оставалось лишь условиться о дне, времени и месте.

Волнение охватило поэта, когда приблизился час развязки. Друзья могли помешать поединку, но никто не был оповещён, Александр Сергеевич даже в секунданты решил позвать человека совершенно постороннего, но порядочного и честного – советника английского посольства Артура Меджниса. О его намерениях знали Зизи и княгиня Вяземская, но кто станет слушать женщин с их догадками и предчувствиями? Единственная, кто могла бы, пав перед ним на колени, удержать от рокового шага, – его Наташа, – ничего не замечала. Хотя томилась неясной тревогой, спала неспокойно и часто просыпалась на мокрой от слёз подушке. Он её спросил недавно, по ком бы она плакала, случись у него дуэль с Дантесом. Натали ответила серьёзно и беспощадно для него: «По тому, кто будет убит». Он рассердился на жену, но, поразмыслив, остыл. Она всегда была доброй христианкой, а как бы ещё следовало поступить христианке, когда по её вине случится кровавый поединок. А он желал завершения тягостного положения, и исход был близок. Поздно вечером пришла записка от Артура Меджниса с отказом участвовать в дуэли.

Наступило 27 января 1837 года. С утра Александр Сергеевич встал рано, в 8 часов, был весел, в приподнятом настроении. Пришло очередное письмо от д’Аршиака, который требовал найти и послать к нему секунданта для встречи во французском посольстве. Пушкин послал за лицейским другом Данзасом, а сам сел работать и писал до одиннадцати часов. Как только в квартире появился Данзас, Пушкин заперся с ним в кабинете и поставил друга юности перед фактом. Секунданту оставалось лишь обговорить условия поединка, который должен был состояться через несколько часов.

Александр Сергеевич велел старому камердинеру подать воды, вымылся, переоделся во всё чистое. Наталья Николаевна отправилась с детьми на гулянья, кататься с горок и объясняться, куда он отправился, было не с кем. Велел дядьке Антону подать бекеш, вышел на лестницу, но возвратился, вспомнив о морозе, стоявшем на улице. Попросил свою шубу, – любимую, медвежью, в которой можно ехать на извозчике без риска замёрзнуть. О карете и не подумал. С Данзасом встретились в кондитерской Вольфа на углу Невского проспекта и набережной Мойки. Шёл четвёртый час дня. Пушкин попросил себе лимонаду, выпил и махнул Данзасу рукой:

– Едем, друг, пора.

Он казался спокойным, не возбуждённым, лишь слегка задумавшимся, ушедшим в свои, неведомые никому мысли. Константина Карловича же трясло, всю дорогу он глядел по сторонам в надежде, что кто-нибудь остановит их, случится что-то непредвиденное. Многие в этот час возвращались с прогулки, приветствовали их, бросали весёлые фразы вслед. Данзас воспрял духом, когда увидел во встречной карете Натали, возвращавшуюся с горок. Вот сейчас случится то, о чём он с жаром молил господа! Он вскинул руку, чтобы привлечь её внимание, но г-жа Пушкина страдала слабым зрением и не заметила ни его, ни мужа. В замешательстве Константин Карлович обернулся к Александру Сергеевичу, разве не захочет тот взглянуть на жену и детей… Но Пушкин скользил взглядом по противоположной стороне улицы. Ещё мгновение, и извозчичьи сани с каретой разминулись… Карета покатила Наталью Николаевну к мрачной жизни в тяжких воспоминаниях, к людскому осуждению, к непреходящему чувству вины. Сани же уносили поэта к вечности, которая в тот час брала начало у Чёрной речки.

Народный писатель Татарстана Туфан Миннуллин, можно сказать, – отец «Казанского альманаха». И хоть ушёл он от нас семь лет назад, ощущение такое, что Туфан-ага постоянно с нами – читает наши тексты, критикует, советует… Это потому, что мы знаем его принципы и неизменно следуем им. Жизнь продолжается, и альманах – тоже. И произведения Туфана-ага Миннуллина неизменно продолжают жить на страницах нашего издания.