Альманах - Крещатик № 92 (2021)

/ Иерусалим /

Это годам к сорока, даже раньше, он начал лысеть, волосы его почернели, он набрал вес и, вообще, предположим, что он потерял себя после юношеской истории в Перу. Но надо было его вспомнить двадцатидвухлетним лейтенантом, худым, крепким, без лишних наростов мышц парнем, похожим на эллинского героя, или точнее, на германского бога Бальдра, с волосами цвета платины и прозрачным отстраненным взглядом небожителя. Волосы у него уже тогда были редкими, но ничего не предвещало залысин. Если только не посмотреть на фотку его отца, которая была у него в бумажнике, хранившемся в рюкзаке на стене в армейском бараке. Все так оставляли открыто, здесь не воровали. Никто и никогда.

Три раза в день и дважды в ночь мимо их базы проходили поезда, курсировавшие между Хайфой, Ашдодом, туда и обратно. Поезда были грузовые, тяжко отбивавшие рабочий ритм, но утром все-таки шел один пассажирский, легковесный, сидячий, потому что ехать было вместе с остановками один час тридцать пять минут от начала и до конца.

Толя иногда пользовался этим поездом. Он добирался до Тель-Авива, а оттуда с автовокзала на семиместном маршрутном такси ехал в Иерусалим к родителям. Такси было бордового цвета, водитель был пузатым, небритым мужиком, который отворачивал окна до отказа вниз, так как кондиционера никакого не было. Рывками дул сквозной ледяной ветер, гудевший от напряжения, бежал привычный пейзаж Изреэльской долины, пожилые столичные дамы с покупками придерживали шляпки на среднем сиденье, водила воспроизводил восточный молитвенный нигун (мотив), Толя, с тяжелыми мышцами после утренней маяты на канате вверх-вниз и сорокаминутного подъема по желто-белому песку до стрельбища с пробитыми и помеченными мелком фанерными мишенями, закрывал глаза и дремал в одурманивающем состоянии счастья и покоя.

В углу, под общим навесом над рядом стрелявших бойцов, стоял продавленный кожаный диван, в котором обычно восседал их командир, похожий на «безумного скандинава», и с рассеянным видом наблюдал за стрельбами. На самом деле этот двадцатипятилетний манерный парень, поглаживавший рукой простреленное год назад на Голанах колено, все видел, все подмечал, почти все знал, и лучше было, чтобы он составил о тебе хорошее мнение, так как от него зависело очень многое в твоей судьбе, если не все. Он был очень опасен, амбициозен сверх меры, но справедлив, насколько это было возможно при его карьере и должности.

Так вот, на их базе были такие удивительные умельцы, что хоть стой, хоть падай от их искусства. Они могли открыть любой замок за секунды, скрепкой или шпилькой, могли переодеться в кого угодно, скажем, в старика старьевщика или в его согнутую супругу, могли без денег, без документов и без билетов слетать в Осло или Москву и вернуться оттуда с использованным билетом в кинотеатр «Космос». Но воровать у своих – фи, да вы что, тьфу на вас.

Многие сослуживцы знали, что Толя, которого звали здесь Нафталем, родился в Штатах, что он религиозен и до сих пор молится по утрам, что он ухитряется учиться в университете – как ему это удается, оставалось загадкой. Имя Толя осталось для дома, он не хотел выделяться ни в коем случае. Никто к нему не лез с расспросами, здесь это было не принято. Но два года общей подготовки этот парень выдержал на равных вместе со всеми, и лучше многих в отдельных воинских дисциплинах, иначе было нельзя. В его группе было 12 человек, он быстро стал их командиром, окончив офицерский курс, куда его рекомендовал их мифологический командир, наигрывавший на рояле в клубной комнатке вальсы и фокстроты. Никакой субординации здесь не было, все делали все наравне со всеми, команды выполнялись неукоснительно без крика и пинков.

Отец у него был профессором, мать медсестрой. У него были еще брат и сестра, старше его. Толя не думал, что они лучше его, просто другие люди. Они все его очень любили, это была сплоченная, крепкая семья, все держались друг друга. Жили они все в пятикомнатной квартире в старом доме прямо за гостиницей на Французской площади. Детям всего хватало в этом доме, но Толя был очень самостоятельным, он знал свой путь, упрямо следовал своим правилам.

Однажды, получив две недели отпуска за успех одного почти безнадежного дела, Толя приехал в Иерусалим и не заходя домой, направился на улицу в устье городского рынка. Он зашел в дверь, забранную прочной решеткой, над которой висела вывеска с выцветшим названием, и сказал парню, расслабленно сидевшему за столом и читавшему газету с оранжевым заголовком «Последние новости».