Альманах - Альманах «Российский колокол» № 4

Когда нам вместе суждено, а места нет,
И двух сердец разбитых бьются половинки.
А вместо счастья – эта тяжесть долгих лет,
И по щекам скользят и падают слезинки.

Когда не знаю, почему тебя люблю.
Когда с закрытыми глазами молишь Бога.
И я на лжи себя который раз ловлю,
А ложь во благо – это долгая дорога.

И каждый новый год не отнимает лет,
Но прибавляет понимания и боли.
А ты идешь и потерять боишься след
Надежд на счастье по раскрытому дну моря.

Я вас прощаю, боже правый.
К чему искать, кто был неправ, и
Благодарю я память тоже,
Что огрубела, словно кожа.

И только слово пальцы помнят,
Ныряя в писем прошлых омут.
И пальцы строчки гладят писем,
Там были чувства, были мысли.

И пусть они давно сгорели,
От них остались акварели,
Как остается послевкусье
И после мыслей послегрустье.

Кусочек сердца отрезаю,
Как из-под кожи вылезаю,
А звук печали нескончаем,
Сочатся чувства, истончали.

Простит всех нас однажды Боже,
Все наши мысли, чувства тоже.
Он знает все, что с нами станет,
Над нами плакать не устанет.

Для вас спою еще на бис!
Не песнь свою – любовь свою.
Нельзя вернуть любовь и жизнь,
Я боль верну и повторю.

Пока дышу – еще люблю,
Еще пишу – пока живу,
Еще я парус подниму –
На суше мелко кораблю.

Еще услышу я прибой
И голос чаек над водой,
Пускай не стану молодой,
Ведь каждый шторм – последний бой.

Все эти чувства без причин
Прибиты болью навсегда,
А волны счет ведут годам –
От них лицо в следах морщин.

Еще послушен я рулю
И не спешу нырнуть ко дну.
Я ведь люблю только одну,
Но так пронзительно люблю.

Огромных волн взревет отбой,
Как крик отчаянья мужчин.
Рванутся волны в глубь причин,
Оставив берег нам с тобой.

Поэты – мушкетеры короля.
Гвардейцы кардинала не поэты.
Их прозой о погоде говорят,
Нам паруса наполнят рифмы-ветры.

Констанция – любовь и жизнь моя.
Редакции корректором – миледи.
Но мы – один за всех, ведь мы друзья,
И все за одного. По коням. Едем!

Постойте, так у нас не говорят.
Пардон, акцент не местный ваш, гасконский.
И оголил батистовый наряд
Клеймо филфака знак нижегородский.

Как много теоретиков вокруг.
Стихи еретиков – у кардинала.
В бою так нужен настоящий друг,
Размеры, рифмы, ритм и интервалы.

Стихи вас не накормят, господа,
Без корочек проклятого филфака.
Констанция, без корочек – беда.
Портос не бакалавр, но лезет в драку.

Поэты – мушкетеры короля,
Филологи на службе кардинала.
Стихами люди с Богом говорят,
А прозой только пачкают кинжалы.

Все ближе к Небу, правда, Неба недостоин.
Не за себя молюсь, за всех, что много стоит.
Срываюсь вниз и зависаю на канате.
«Слезай! – кричат мне. – Не рискуй. Ты, парень, спятил!»

А сверху, с Неба, говорят: «Давай, попробуй!»
И намекают: «Ты не бойся, парень, гроба.
Раз ты в пути, ты ничего уже не бойся,
В глаза смотри, вперед иди, не беспокойся».

И я в глаза Его смотрю, и мне не страшно
Над снегом бед, над синью вод, над чернью пашен.
И я читаю Его мысли в грозном взгляде,
А подо мною волны, бури, камнепады.

Одной рукою обнимаюсь я с тобою,
Ногой одною упираюсь в жизни боли,
Зато вторая над Землею, на канате.
Я просто вверх от вас уйду. Простите, братья.

Простите мне, что рядом жил под синим небом.
Простите, что от вас ушел, как будто не был.
Что осторожно продвигался по канату
Между землёй и небом, повинуясь взгляду.

Убираю мышей из мышиной возни.
Как пусты без тебя мои теплые дни!
Так без солнца картина заката,
И тоскою разлита прохлада.

Я рисую картину заката тоской,
Что несет меня в жизнь безграничной рекой.
Вспоминаю, что были когда-то
Наших встреч вдоль реки этой даты.

И была там река с островами мелка,
А от счастья ключи на кусочке брелка,
На полях островов запах мяты.
В чай срывали ее до заката.

Говор моря разносят ветра над рекой,
Где тоска обретает вселенский покой,
Растворяясь в волнах его синих,
Седогривых, сердитых, красивых.

Мне по памяти здесь предстоит отвечать,
Потому что забыл среди мяты тетрадь,
Но запомнил вкус мятного чая.
Я прощаю вас, волны, прощаю.

Я дирижирую оркестром
Из чувств и слов своих стихов
И вдруг, выигрывая честно
Любовь и жизнь, теряю кров.

А кровь течет, а годы – мимо
Моей натруженной руки.
Для смерти я недостижимый
И недоступен для тоски.

И мне – не струганые доски,
Но только саван и покой.
А голос мой – он отголоски
Ушедших в бой, предсмертный вой.

Простите нас, доживших. Пусть не внемлю,
Я не штаны – свой флаг спускаю в землю
И замираю. Вслушаться. В ответ
Щебечут птицы, голоса мне нет.

Молчание времен – оно не бред.
Под солнцем облаков растает след.
Несет их ветер вдаль из-за границы.
Как громко вдруг кричат над нами птицы!

Как хочется сомкнуть тех глаз ресницы!
Простите нас, доживших. Наши лица
Похожи так на ваши… Рев все длится.
Встаем в атаку. Боже, ведь не снится!

Мой спущен флаг. А время? Ведь не длится.
Ну вот еще один в траву ложится.
У ног моих застыл. Я автомат
Горячий взял из рук ладоней. Брат.

Пошел вперед, в атаку. Пули мимо.
Я раньше думал, что непроходимо
Уходит время вдаль за годом год,
А вот стоит оно – солдат идет.

И с каждым шагом голос боя громче.
Вдруг вспомнил все, а ноги поле топчут.
Все ближе пуль убийственный полет.
Раскрылся времени беззубый рот.

Лишь я иду вперед, во тьму, сквозь губы.
Сомкнулись. Слышу голос хриплый, грубый.
И длинный мат. Я понял: «Недолет!»
Шум боя нарастает, все поет.

«Ложись!» Меня в окоп волной бросает.
Какой-то парень телом накрывает.
И тишина, которая плывет.
Ушел вперед в атаку целый взвод.

Так вот же, нет, не целый – это тело…
Прикрыл меня от смерти он умело.
Осталось мне сомкнуть ресницы глаз…
Смыкаю, словно выполнив приказ.