Юрий Игрицкий - Россия и современный мир №1 / 2018

С началом революционных событий в Европе и Латинской Америке на рубеже 1810–1820-х годов отношение к России как к противнику либерализации еще более усилилось. Если Священный союз, именуемый на страницах «Найлз Уикли Реджистер» «печально известной хунтой» (notorious junta), представлялся многим американцам реакционным, но хотя бы цивилизованным образованием, то Россия во главе с Александром I начинает представать той «извечной» силой, которая в принципе отрицает все новое и готова на завоевания и интервенции – лишь бы все осталось как прежде [21, p. 21–22].

Опасения относительно возможного появления вооруженных сил Священного союза в Южной Америке толкают в 1823 г. президента Дж. Монро и госсекретаря Дж.К. Адамса к формулировке «доктрины Монро», постулирующей принцип «Америки для американцев» и запрещающий европейским империям продолжать колонизационную политику в Америке. Восторженно принятая простыми гражданами США, она одержала окончательный успех скорее благодаря поддержке Великобритании [20, p. 193]. Как бы то ни было, отказ от планов Священного союза по отправке карательного корпуса в Южную Америку в потенциале мог привести к увеличению роли США в регионе и воодушевлял тех, кто мечтал о повторении американского революционного опыта где-нибудь еще [25, p. 175; 7]. Однако едва ли кто-либо осенью 1825 г. мог предположить, что к сонму наций, охваченным огнем восстания, может примкнуть и Россия.

Если государственная машина во многом замкнута на воле одного человека – в нашем случае российского императора – то его смерть так или иначе принесет изменения для всей жизни страны. После того, как 11 февраля 1826 г. американские газеты сообщили о смерти Александра I [28], в прессе стали появляться разного рода спекуляции о будущем России и взаимоотношениях между великими князьями Константином, считавшимся всеми наследником, и Николаем.

Константин Павлович, рассматривавшийся основным наследником усопшего императора, был характеризован как обладатель «очень вспыльчивого характера и жестокого нрава», обладающего большим авторитетом в армии [45; 29; 30; 31]. Йезекия Найлз в большой статье 11 февраля отзывался об Александре I и о Константине крайне негативно, называя первого холодным и расчетливым деспотом, а второго – высокомерным и жестоким любителем военной помпезности и парадов [47]. Перспективы грядущего царствования также отнюдь не радовали: по мнению автора статьи, новый император вполне может замахнуться на исполнение мечты своей бабки Екатерины и присоединить к России Грецию вместе с Константинополем, тем самым не только сделав империю еще более могущественной и угрожающей, но и обрубив на корню революционные устремления самих греков [45]. После известий о желании Константина отречься от престола в пользу своего брата внимание прессы естественным образом переключилось на Николая Павловича [46; 48; 35].

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

«Не делать ничего, что могло бы оказать неблагоприятное влияние на будущие судьбы моего отечества» [54, p. 324].

По причине не вполне точного перевода, сделанного в издании [48] здесь и далее перевод сверен с французским изданием: [54].

Оригинал на французском.

«Тридцать хлыщей, которые под различными титулами окружают императора России», «эти тридцать хлыщей» – фразы из 30-го, «аустерлицкого», бюллетеня Великой армии (12 фримера / 14 (3) декабря 1805 г.).

Долгоруков держался с французским императором высокомерно, а по возвращении в Главную квартиру представил дело так, будто Наполеон испугался силы Русской армии. Последовало решение союзников атаковать французские войска и катастрофическое поражение. Подобные суждения можно найти в переписке и мемуарах той поры. См., напр.: [35, с. 18, 22, 41].

Оригинал на французском.

Оригинал на французском.

Оригинал на французском.

Одна из идеологических моделей дискредитации Наполеона, разработка которой началась как раз в декабре 1806 г., – легенда о Наполеоне-лжемессии и Наполеоне-Антихристе (см., напр.: [26, с. 63–64, 301; 18, с. 38–39; 15, с. 235–236; 16, с. 84–85; 31, с. 130–131]). В соотнесении с метафорой «Александр – спаситель Европы» она создавала аллюзивную библейскую схему.

В декабре 1806 г. умирает Долгоруков. Полугодом ранее, в июле, подал в отставку Чарторижский. Утратив влияние на императора, хотя и сохранив личное общение, он перестал играть при дворе былую роль. В.П. Кочубей покинул пост министра внутренних дел в ноябре 1807 г. по причине слишком заметной для послетильзитской России симпатии к Англии. Что касается находившегося в Лондоне Строганова, то он, поняв, что в Петербурге все изменилось и «друзья его сошли со сцены», принял решение покинуть гражданскую службу. Он ушел со всех высоких государственных постов еще раньше Кочубея, в марте 1807 г., и поступил в действующую армию, добровольно отказавшись от придворного влияния. Из друзей юности рядом с Александром остался лишь Н.Н. Новосильцев, однако и тот уже никогда больше не пользовался прежним влиянием. В 1809 г. он уехал в Вену.

А.С. Шишков в относительно недавно обнаруженном сатирическом наброске, озаглавленном «Прогулка. Стихи к А.С. Хвостову» изобразил некоего «Мироправа» (arbiter de paix? – А. Г.). Догадка публикатора М.Г. Альтшуллера о том, что под этим именем Шишков изобразил Александра I «с его несостоятельными либеральными замыслами» в свете приведенных выше обстоятельств лишь подтверждается (см.: [2, с. 13–17]).

Между тем, как отмечал биограф Сперанского М.А. Корф, «Наполеонов кодекс, каковы бы ни были частные его несовершенства, вполне соответствовал всем тогдашним требованиям науки и общества» [23, с. 162].

С 1805 по 1809 г. вышло два издания перевода этой книги на русский язык. Сочинение Баррюэля проводило идею всемирного масонского заговора и во многом определило самосознание противников реформ [17, с. 202–206].

Название это неточно переводят как «О просвещении».

Местр был уверен «в существовании [в России] весьма влиятельной секты, которая уже давно поклялась низвергнуть все троны и с адской ловкостью использует для сего самих государей». При этом зараженные германской философией придворные, такие как «г-н Сперанский», который «исполняет веления той обширной секты», «погубят императора». Впрочем, и сам император не чужд губительных идей: «Истинный враг России – это ее правительство и даже сам император, который дал соблазнить себя новейшими идеями и прежде всего германской философией, которая для России есть не что иное, как настоящий яд» [27, с. 120, 132, 181, 217].