Альманах - У Никитских ворот. Литературно-художественный альманах №1(3) 2018 г.

Глубинный смысл поэтической символики несколько (и, как кажется, вполне сознательно) затемнён автором. В самом деле, что имел в виду Ю. Кузнецов, употребляя это ответственное и многозначное слово? Ведь в разных культурных контекстах оно способно приобретать самые разнообразные значения и смыслы.

Любопытно, что, перемещаясь от Запада на Восток, мы обнаруживаем: понятие «ничто» кардинально меняет свой смысл, постепенно наполняясь конкретным и весьма значимым содержанием: если в Европейской цивилизации за этим словом преимущественно закрепляется значение пустоты, зияния, отсутствия, то в дальневосточных и индийских философско-религиозных системах ничтоприобретает сакральный оттенок, сближаясь с важнейшим термином буддизма – «нирваной» (растворение, угасание), которая является состоянием, к которому должен стремиться человек для полного слияния с мирозданием.

Античная философия и эстетика достаточно подробно проработала эту категорию. Платон в «Государстве», к примеру, утверждал, что единое не есть бытиё, но, в отличие от общего, которое представляет собой нечто,выступает как ничто.Своеобразное понимание отрицательного термина можно найти у Демокрита, Прокла, Аристотеля и других мыслителей. Для периода зрелой классики античной философии характерно внимание к материи, которая вечна и неуничтожима. Так, скажем, А. Ф. Лосев подчёркивал аристотелевское понимание проблемы, как «Всякая вещь есть нечто; и ответом на то, что такое это нечто, является эйдос…» [2] Лосев А. Ф. История античной философии. М., 2005. С. 62. Атрибутом всякой вещи становится то, что Лосев обозначает таким калькирующим термином, как «чтойность», качество, которого, разумеется, лишено понятие «ничто». Однако диалектический принцип, которого придерживались Платон и его последователи, с необходимостью включал ничтов круговорот мироздания, и оно играло важную роль в процессе «становления чтойности». Иными словами, для динамики претворения эйдоса в вещь крайне важен этап, когда ничтопревращается в нечто.В дальнейшем ничтостанет важным звеном в диалектическом принципе отрицания отрицания, который тоже является манифестацией процесса становления.

В этом ракурсе рассматривает проблему Г. В. Ф. Гегель. Согласно его учению, ничто, которое он сравнивает с буддийской нирваной, выполняет важнейшую функцию в процессе становления наличного бытия. С одной стороны, по Гегелю, бытиё противоположно ничто, с другой – это состояние необходимо при осуществлении материи. Нехитрая схема:

Чистое бытиё→ Ничто (становление)→ Наличное бытиё

даёт возможность предположить, что вещь может опредметиться (превратиться из ноумена в феномен) только благодаря переходу через промежуточную фазу уничтожении (отсутствия). Кстати, физики-ядерщики говорят примерно о том же, когда интерпретируют факт перехода электрона с одной орбиты на другую, так же как для электричества (направленного движения частиц) необходимо наличие вакансий («дырок»).

Но, пожалуй, наиболее развёрнутый анализ философской категории «ничто» был предложен И. Кантом. Во многих его работах, особенно в «Критике чистого разума», содержатся своего рода дифференциации этого многоуровневого понятия. Кант четверояким образом интерпретирует смысл ничто:

1) Пустое понятие без существующего предмета (ens rationis), голое создание ума, которому ничто предметное не соответствует;

2) Существующий перед нами предмет, лишённый понятия (nihil privatium);

3) Пустое созерцание без существующего перед нами предмета (ens enagmatium);

4) Пустой существующий перед нами предмет, лишённый понятия (nihil negativum).

В этом списке дефиниций нечётные определения противопоставлены чётным: если первые действительно относятся к гносеологической сфере чистого разума, то вторые наделены таки некоторой долей онтологической предметности («чтойности»), поскольку голое мышление и созерцание трудно представить себе продуктивным, то пустой или лишённый понятия предмет вполне возможно наполнить некоторым реальным содержанием при помощи того же разума. Словом, и в европейской понятийной системе ничтотоже порой предстаёт потенциально содержательным.

В большинстве европейских языков лексемы, олицетворяющие ничто,звучат почти как однокоренные образования: nothing (англ.), nichts (нем.), nada (исп.), niente (итал.), nic, nicośč (польск.), нiщо (укр.); исключением в этом ряду выступает французское rien. Английское nothing, таким образом, можно перевести буквально как «не-вещь» (вспомним неологизм Оруэлла «нелица»), что тоже отсылает к древнегреческой трактовке термина. Кроме того, следует учитывать то, что аналогом слова ничтоможно считать и русскую форму ничего.Шекспировский король Лир в негодовании отчитывает любимую прежде дочь Корделию с помощью характерного оборота: «Nothing can come of nothing» («из ничего и выйдет ничего», вариант Б. Л. Пастернака). В русском языке, как мы далее убедимся, между двумя этими словами существует весьма существенная разница. Отметим лишь, что в данном контексте шекспировское слово обладает всеми признаками пустоты, лакуны, отсутствия конкретного наполнения, выразившимися в акте лишения дочери доли наследства в ответ на то, что сама Корделия не сочла нужным всуе расточать хвалы горячо любимому отцу. Ничто,таким образом, выступает в этой трагедии как движитель сюжета.

Крайняя европейская точка зрения на ничтобыла сформулирована в рамках древнеримской культуры. Латинское слово nihil, по сути дела, стало международным знаком всеобъемлющего отрицания. На русской почве с лёгкой руки И.С. Тургенева и его героя Базарова понятия «нигилизм», «нигилисты» получили широчайшее хождение в среде образованной публики. Опасная энергия полного отрицания встретила как поддержку в лице радикально настроенных лиц, так и резкую критику людей положительного склада в виде целого шлейфа антинигилистических сочинений («Асмодей нашего времени» В. И. Аскоченского, который предшествовал тургеневскому роману, «На ножах» и «Некуда» H. С. Лескова, «Преступление и наказание» и «Бесы» Ф. М. Достоевского, «Взбаламученное море» А. Ф. Писемского, «Обрыв» И. А. Гончарова, «Бродящие силы» В. П. Авенариуса, «Санин» М. П. Арцыбашева и т. д.).