Журнал «Если» - «Если», 2005 № 03

Вечером казарма с замиранием сердца слушала сообщение из Берлина. Сознание Ганса ун-Леббеля выхватывало отдельные бессвязные строки: «После непродолжительной болезни… верный сын немецкого народа… гениальный и неповторимый… потеря речи… дыхание участилось… скончался в окружении верных соратников, стоявших рядом с ним в суровые годы борьбы».

Ганс ун-Леббель непонимающе вслушивался в эти слова, вытирая кулаком предательские слезинки, текущие по щекам. Что теперь будет с Германией? Что теперь будет со всеми ними, о ком ежечасно думал вождь? Недобитые враги поднимут головы, несомненно, придется применить силу, чтобы успокоить волнения. Поднимет голову недобитый АРС (Американо-Российский Союз), обнаглеют японцы, которые и без того в последние годы вели себя слишком заносчиво по отношению к союзникам. Со смертью фюрера менялся мир.

«Согласно политическому завещанию фюрера, его преемником в должности рейхсканцлера Германии назначен Бальдур фон Ширах, — сообщил далекий берлинский диктор. — Сегодня в Нюрнберге партийные активисты дадут Бальдуру фон Шираху клятву на верность. Это будет грандиозное зрелище, на него приглашено полтора миллиона представителей из разных земель рейха.

Похороны великого вождя германского народа состоятся через три дня. Согласно завещанию, фюрер будет похоронен на родине, в городе Бранау, на берегу реки Инн. Лучшими скульпторами Германии там будет воздвигнут мемориал, призванный увековечить память о лучшем сыне германского народа. Именно сюда, на лесистый берег реки Инн, будет вечно стремиться сердце каждого настоящего немца».

Тяжело и печально заиграл траурный марш, нагоняя уныние и тоску.

Ганс ун-Леббель сидел в комнате служебной подготовки и бездумно рисовал слоников на промокашке тетради. Рядом кто-то сел. Ганс поднял взгляд и увидел сразу постаревшего Руделя.

— Как же так? — спросил Ганс. — Как же мы без него?

Бывший воздушный ас покачал головой.

— Люди смертны, — сказал он. — Умирают даже вожди. Но жизнь продолжается, она никогда не заканчивается со смертью одного человека.

На следующий день в Минске начались волнения.

Город был рядом, поэтому школу перевели в состояние повышенной боевой готовности — курсантам раздали автоматы и гранаты, офицеры надели на пояса кобуры с личным оружием.

— Грязные свиньи! — возмущался начальник школы оберштурмбан-фюрер Заукель. — Они решили устроить по случаю кончины фюрера праздник! Даром им это не пройдет! Передавим их как бешеных собак!

Однако восстание ширилось. Упрямые белорусы не сдавались, они даже разгромили охранную дивизию СС и танковую роту, прибывшие на подавление восстания. Школе пришлось выдержать несколько ожесточенных боев с партизанами, в одном из боев был убит Фридрих ун-Лахузен. Ун-Леббель остался в комнате один. На память о товарище ему остались две любимых книги Фридриха «Тигр Волховстроя» Вальтера Новотны и «Двести побед за тринадцать месяцев» Германа Графа. И маленький нахальный чертенок с пивной кружкой в руке. Чертенок был талисманом Фридриха, но в последний бой ун-Лахузен его не взял. Забыл в комнате. «Потому и погиб», — грустно подумал ун-Леббель, разглядывая чертенка. Чертенок походил на Мефистофеля.

Между тем положение становилось угрожающим.

И тогда в полдень прилетел «зенгер». Ун-Леббель впервые видел пикирующий межконтинентальный бомбардировщик в работе. Машина, похожая на наконечник копья, стремительно свалилась на город сверху и так же стремительно исчезла в высоте. Над городом повис одинокий парашют, который медленно кружился в потоках воздуха, то приближаясь к земле, то вновь набирая высоту. А потом в небе вспыхнуло ослепительное солнце. Ганс закрыл глаза, но вспышка продолжала жить на сетчатке его глаз. От нее было больно. Когда ун-Леббель открыл глаза, над городом стоял чудовищный черно-сизый гриб, в котором что-то сверкало, окрашивая шляпку в алые и белые тона. Тоненькая, утолщающаяся к земле ножка медленно расползалась. Послышался грохот, и с ближайших к ун-Леббелю деревьев полетела оборванная листва. В зданиях школы пронзительно зазвенели бьющиеся стекла. Круглая шляпка гриба медленно оторвалась от своего основания и поплыла вверх, стало видно, как над землей, там, где располагался город, гуляют воздушные смерчи. Из-за расстояния город был невидим, но сейчас он четко обозначил себя шлейфами черного дыма от многочисленных занимающихся пожарищ.

— Вот так! — сказал Рудель и подмигнул Гансу. — Все-таки наши сделали ее! Теперь американцы попляшут!

Вечером они слушали сообщение берлинского радио.

«В целях подавления мятежа, — деловито сказал диктор, — и демонстрации мощи германского оружия по приказу нового фюрера рейха Бальдура фон Шираха вооруженными силами Германии применено секретное оружие возмездия, в котором при расщеплении атомов выделяется колоссальная энергия разрушения. Отныне секрет, которым до настоящего дня владели американские плутократы, перестал быть таковым для германских ученых. Германия официально заявляет, что она намерена в любое время и в любом месте применить это оружие для защиты интересов рейха и в случае угрозы жизни ее граждан. Благодаря настойчивости и прозорливости нашего фюрера Адольфа Гитлера мы получили атомную бомбу, благодаря новому вождю Бальдуру фон Шираху Германия заставила ужаснуться весь мир».

— Триста пятьдесят тысяч! — восторженно сказал штурмбанфюрер Заукель, поблескивая с трибуны стеклышками круглых очков. — Вы только представьте, камрады, триста пятьдесят тысяч мятежников превратились в дым при взрыве одной-единственной бомбы! Отныне война перестает быть кровавой для германского народа. Нам не придется нести невосполнимые потери. Великий Адольф Гитлер не раз говорил, что войны выигрывают люди, но только тогда, когда они пользуются совершенной техникой. И мы видим, как эти гениальные слова находят свое подтверждение в нашем мире! Одна-единственная бомба — и с мятежниками покончено навсегда. Единственная бомба — и город стал прахом в назидание каждому, кто усомнится в силе и величии рейха!

Я видел это собственными глазами!

Штурмбанфюрер не лгал. Он и в самом деле объехал город на служебном «хорьхе», жадно разглядывая развалины домов и закопченные тени на них. Трудно было поверить в то, что все эти разрушения произвела одна-единственная бомба. Он видел мертвых людей на улицах и умирающих, едва передвигающихся среди развалин. Несомненно, применение атомной бомбы означало переворот в военном деле.

Но штурмбанфюреру Заукелю не пришлось долго размышлять об открывающихся перспективах. Через три дня он почувствовал тошноту и головокружение, а к вечеру его увезли в госпиталь, где штурмбанфюрер скончался, не приходя в сознание. Никто не знал о губительных последствиях радиации, все воспринимали бомбу как обычное оружие, только чрезвычайно мощное. За незнание законов физики офицерам и рядовым немецкого вермахта из тех подразделений, что участвовали в подавлении мятежа, еще только предстояло заплатить дорогую цену.