Журнал «Если» - «Если», 2009 № 02

Тьма пронизывает нас, как рентген.

И все-таки я в этом мире остался. Тут были два обстоятельства, которые напрочь вытеснили все остальное. Во-первых, как правильно объяснил Платоша, — это свобода. До сих пор я даже и представить не мог, каким чудовищным прессом давит на нас Земля: плывешь в безумной толпе, мучительно трясешься в маршрутке, втыкаешься в пробку, протискиваешься, как угорь, по тротуару, мяучат сотовые телефоны, ослепляет реклама, дрожат перепонки в ушах, пылает сетчатка глаз. Тысячи правил, которым необходимо следовать, тысячи обязательств, впитывающихся, как радиоактивная пыль, прокручиваешься сквозь них, словно в стиральной машине: влажный, измятый, тряпичный, гул в голове. Нигде от этого не спастись, дома те же электронные щупальца, проникающие сквозь стены — теребят, указывают, направляют, душат в объятиях. Делаешь не то, что хочешь, а то, чего от тебя ждут, идешь не туда, куда надо, а туда, куда все: волочишься, захлебываешься, уминаешься, толком не понимая зачем, почему?

В городе я себя чувствовал, как рыба, всплывшая из глубин. Меня распирало опьяняющее внутреннее давление. Казалось, кровь по всему телу вскипает мириадами пузырьков и щекочет, щекочет, шуршит, будоража сознание. Боже мой, нет больше этих упертых бизоньих стад, этих «лексусов», «опелей», «мазд», «ситроенов», «тойот», этих «ауди», этих «ниссанов», этих вылощенных «мерседесов», самодовольно прущих по мостовой, нет этих бесчисленных баночек с пивом, этих поддатых компаний, которые что-то выкрикивают и галдят, этих дебильных постеров, этой рекламы, этих фанфар, возвещающих, что мы с каждым днем живем все лучше и лучше. Свобода в городе ощущалась просто физически. Временами меня охватывало желание кричать или петь. Сказывалась, наверное, непривычная тишина. К счастью, Аль почти сразу же дал мне бригаду из пяти гномов, и все первые месяцы я занимался лишь тем, что возводил себе дом.

Смешно теперь вспоминать об этом. Первоначально у меня получалось что-то невообразимо мещанское: с какими-то башенками, с какими-то нелепыми завитушками, с какими-то вычурными многолепестковыми окнами, налезающими друг на друга. Обнаруживалась обратная сторона свободы: прежде всего прорастает пошлость, как и положено сорнякам. Выручила меня Алиса. У нее как раз появился первый световой карандаш, и она двумя-тремя росчерками, безжалостно снесла мой «ампир».

Объяснила, что не надо ничего громоздить.

— Давай сразу же зададим сдержанный стиль. Пусть город будет воплощением нас, а не наоборот.

Ее поддержал Платоша. Он высказался в том духе, что создание мира — это нарицание первоимен. Поставил бог человека и провел перед ним птиц и зверей. И каждой твари земной человек дал имя. Лев стал львом, орел стал орлом. Значащее таким образом стало совпадать с означаемым. С тех пор истинность мира подтверждается истинностью начальных имен.

— Вот так и ты — почувствуй себя Адамом…

Они мне здорово помогли. Кажется, только тогда я стал понимать известную мысль, что свобода — это осознанная необходимость.

В результате возник не аляповатый дворец, который, в сущности, мне был и не нужен, и не шикарная вилла, демонстрирующая своей холеностью тот же мещанский стандарт, возник обычный человеческий дом: три комнаты внизу, две наверху, окна на улицу, уютный внутренний дворик, деревянная лестница с темными лакированными перилами. На крыше я укрепил бронзовый флюгер, а на дверях — небольшую табличку со своим здешним именем.

По-моему, получилось неплохо.

В таком доме можно было прожить всю жизнь.

Он делал человека самим собой.

Даже Алиса, на что уж не любила хвалить, и то сквозь зубы признала:

— Да… Это ты молодец.

Видимо, что-то во мне проснулось. Внутреннее давление, не скованное условностями Земли, пробудило художественное чутье. С необыкновенной легкостью, которая ранее мне была незнакома, я вдруг начал извлекать форму из хаоса, жизнь — из небытия, нечто — из неисчерпаемого ничто. Причем не только для самого себя, но также и для других. Без особых усилий я создал контур «Мальчика», который ни Кэпу, ни принцессе Лее почему-то не удавался, и «Мальчик» стал оживать, уже самостоятельно наращивая внутренние детали, затем по просьбе Аля я сделал циферблат для часов, и вдруг через несколько дней, необходимых, по-видимому, для врастания в атмосферу, стрелки их начали передвигаться с мерным постукиванием. Наконец, я помог даже Алисе — сделал тень в галерее, которой она окружила свой дом. Галерея, как выразилась Алиса, сразу же «очнулась и задышала».

Однако вершиной моего здешнего творчества явилась, конечно, Стеклянная ротонда у эльфов. Собственно, сконструировал и поставил ее на всхолмлении сам Альманзор, доверить это священное действие он не мог никому, но вот сделать стекло стеклом, превратить беловатую муть, которой он Ротонду облек, в хрустальную колдовскую прозрачность сумел именно я. И опять-таки не могу объяснить, как это мне удалось — грани начинали сиять, едва я к ним прикасался.

В общем, я это сделал, и все.

За данный подвиг я был принят в граждане Колонии эльфов, и Альманзор, посоветовавшись со старейшинами, торжественно вручил мне меч с яшмовой рукояткой.

Кто мог тогда знать, что он мне вскорости пригодится.

В общем, месяца через три мне уже трудно было понять, как я раньше обходился без этого. «Мир наверху» поглощал меня целиком — я проводил в нем все время, которое удавалось освободить. Увлекательно было строить собственную вселенную, мироздание, которое принадлежит тебе одному. Ни с чем это не сравнить. И если бы бог действительно существовал, если бы он хоть чуть-чуть думал о человеке, ввергнутом в земную юдоль, то он обязательно предоставил бы каждому такую возможность, потому что это и есть тот рай, который он когда-то нам обещал.

Я еще не знал, что буду делать, когда закончу свой дом. Может быть, пойду в экспедицию вместе с Кэпом, Чубаккой, принцессой Леей. Узнаю, есть ли границы у пустоты. Увижу дно бездны, внезапно распахнувшейся перед нами. А может быть, попрошусь к Платоше в его Свободную Академию. Пусть возьмет хотя бы слушателем, хотя бы учеником. Я согласен на все. Меня всегда привлекали поиски смысла жизни.

Одно я мог сказать абсолютно точно. Таким, как раньше, я уже никогда не стану. Этот мир меня необратимо преобразил. На Земле я существовал, а здесь я по-настоящему жил.

Я здесь жил, а не существовал.

И я уже ни за что не хотел променять одно на другое.

Каждый, впрочем, объяснял это по-своему. У каждого были собственные причины, чтобы жить не только там, но и здесь. Алису, например, привлекало то, что здесь ей никто ничего не указывает.

Она говорила:

— Это моя жизнь, это моя судьба. Не лезьте ко мне, не тычьте пальцем, не дергайте, не подталкивайте. Я сама решаю, как мне поступить, сама отвечаю за свои поступки.