Журнал «Если» - «Если», 2009 № 02

Аль полагает, что это фундаментальный вопрос. Он проблематизируется каждый раз, когда человек осваивает новое физическое пространство. Мир нам открыт, но и мы открыты миру со всех сторон — всем его флуктуациям, всему «злу», которое в нем существует.

Впрочем, это уже метафоры. А сейчас меня беспокоит то, что от взгляда из пустоты мы действительно ничем не укрыты. Если в форте в настоящий момент есть наблюдатели, то они нас, конечно, уже засекли.

Поэтому я пригибаю Квинту к земле, и мы, точно мыши, перебегаем по заштрихованной полосе к ближайшим строениям — сворачиваем в первый же переулок, стремительно проскакиваем его, еще раз сворачиваем, и наконец, под ногами у нас — брусчатая твердь.

Теперь от смотровых бойниц форта нас надежно заслоняют дома.

Можно перевести дух.

Квинта немедленно этим пользуется.

— Три секунды… — задыхаясь, бормочет она. — Подожди… Всего три секундочки… Я сейчас…

Она, как птенец, хватает ртом воздух. Видно, что этот наш сумасшедший рывок выжал ее целиком.

У нее даже тускнеют глаза.

— И прости за то, что вытащила тебя сюда… Если бы не я, ты бы, наверное, не пришел…

Никогда у нее не было такого жалкого голоса. Я отмахиваюсь, поскольку пытаюсь тем временем связаться по персональной линии с Алем. Линия, однако, молчит. И точно так же молчат Платоша, Мальвина, Кэп, Алиса, Чубакка… Мы, видимо, остались одни. В отчаянии я вызываю Лешего, и тот неожиданно откликается — торопливым шелестом в ухе.

— Внимание! Все коммуникаты прослушиваются!.. Подчеркиваю — каждый выход на связь означает, что ты обнаруживаешь себя… Патрули, кстати, уже разворачиваются… Не вызывай меня больше — я спрыгиваю насовсем… Протяни ладонь, быстро — сбрасываю тебе карту…

И действительно, поверх пальцев, которые я поднимаю к лицу, вспыхивает схематическое изображение города: мигает зеленая точка, показывающая, где мы находимся, а остальное пространство испещрено сыпью желтых и багровых огней.

Ближайшие из них останавливаются, точно принюхиваясь, потом торопливо помаргивают и начинают сползаться, охватывая этот район.

— Учти, покемоны тоже опасны, — говорит Леший. — Не пытайся сражаться, лучше обойти стороной… Все, меня больше нет…

На линии раздается щелчок.

Теперь мы и в самом деле одни.

Несколько драгоценных мгновений я изучаю карту. То, что я вижу на ней, меня как-то не вдохновляет. Ярко-багровые точки, обозначающие патрули, не давая ни малейшей надежды, перекрывают все выходы в центр.

Ни ко мне, ни тем более до квартиры Квинты нам не дойти.

Разве что биться насмерть, не имея никакой возможности победить.

Остается единственный путь.

Я вытаскиваю из ножен эльфийский меч и блестящим клинком, по которому стекает туман, взрезаю брусчатку тремя неровными линиями. А потом просовываю лезвие в поперечину и всем телом наваливаюсь на него, как на рычаг.

Целый пласт мостовой, будто люк, послушно приподнимается.

Под ним — черная пустота.

— Спускаемся, — говорю я.

Квинта судорожно вздыхает и приседает у края, крепко сжав кулаки.

— Нет, я не могу, не могу!..

— Закрой глаза.

— Нет-нет, я сорвусь!..

Карта показывает, что патрули приближаются. У нас есть, наверное, не более трех минут. Я соскальзываю в пустоту, стараясь на нее не смотреть, утверждаюсь там и протягиваю наверх обе ладони.

— Держись за меня!

— Нет-нет-нет!..

— Держись!..

Квинта все-таки повисает на мне. Я осторожно ставлю ее рядом с собой:

— Только не открывай глаза.

И, воткнув меч в днище люка, запечатываю его за нами.

Надеюсь, что до прихода патрульных он полностью зарастет.

— Теперь — шаг вперед…

— Не могу…

— Шаг вперед!

— Только не отпускай меня, не отпускай!.. — просит Квинта.

Снизу город выглядит как гладкий серый линолеум — настолько гладкий и настолько мертвенно-серый, что кажется немного осклизлым. Ощущение неприятное, как будто находишься под водой. Хочется побыстрее всплыть, глотнуть воздуха.

Мы медленно пробираемся в направлении центра. Квинта вслепую, крепко зажмурившись, идет рядом со мной. Движения у нее неуверенные. Сначала она нащупывает ногой твердую почву, которая, как ей кажется, может ее удержать, осторожно пробует корочку, нажимает, давит носком и лишь потом, поверив в надежность, переносит на нее тяжесть тела. При этом она ни на мгновение не отпускает меня. Пальцы ее впиваются в мою руку так, что, вероятно, останутся синяки. Ладно, только бы благополучно дойти. И еще она говорит, говорит, говорит, ни на минуту не умолкая. Наверное, таким образом заглушает свой страх перед пустотой. Она сообщает мне, что с самого начала не очень верила в эту затею: слишком уж хорошо было здесь, чтобы так оставалось всегда. Знаешь, тут я была почти счастлива. И это, конечно, неправда, что в городе мы становимся самими собой. То есть правда, разумеется, но не вся. Мы не просто становимся здесь самими собой, мы становимся гораздо лучше, чем есть: добрее, честнее, талантливее, совершеннее, такими, каким, вероятно, и задуман был человек. В городе, видимо, воплощается замысел: то, чем мы в действительности должны были быть. В нас проступает настоящая жизнь, подлинная любовь, истинно человеческая отзывчивость. Так, вероятно, было в сектах раннего христианства…

— Ты не отвлекайся, не отвлекайся, иди, — советую я.

А затем она вдруг говорит, что, к сожалению, это несбыточно: нельзя жить в царстве иллюзий, пренебрегая вещественными, земными реалиями, жить в царстве снов, в мире галлюцинаций, какими бы привлекательными и возвышенными они ни были. Дело даже не в том, что иллюзии рано или поздно исчезнут, их не удержать, они распадаются при первом же столкновении с жизнью, а в том, что, несмотря на весь их ослепительный блеск, несмотря на весь гипнотический морок, которым они пронизывают тебя, все равно помнишь каждый момент — это только иллюзии. И уже невозможно понять: это так, потому что оно так и есть, потому что никак иначе оно не в состоянии быть, или это так, потому что мы этого страстно хотим — программа, улавливая внутренние интенции, подстраивает нас под наши желания? Вот мы с тобой действительно любим друг друга или это электронный мираж, сотканный из цифровых утилит, виртуальные сны, самовнушение, усиленное обратной трансляцией? Мы действительно свободны в любви, мы выбираем сами, повинуясь только себе, или, будто персонажи в кино, реализуем программную неизбежность? И в результате я вижу тебя таким, каким хочу тебя видеть, и ты тоже, ослепленный цифровыми иллюзиями, воспринимаешь преображенное эхо меня. На моем месте мог бы быть другой Человек — и все равно у вас было бы то же самое. И на твоем месте мог бы быть другой человек, и я верила бы ему так же, как верю тебе… Где иллюзии, а где подлинная реальность? Где ложь, а где правда, какой бы жестокой она ни была? Где настоящая жизнь, а где только сон, на мгновение овладевший сознанием?… Ты можешь это сказать?… Вот я сейчас отпущу руку, и тебя больше не будет, и все, и не будет уже никогда…