Журнал «Если» - «Если», 2006 № 02

Стоп, вот этот вопрос тоже можно отложить на потом. Сейчас надо действовать. Настало время.

Дверь в келью молчания была из потемневшего от времени золотого дуба с Марса. Ее делили на квадраты ряды толстых железных полос.

Я остановился перед ней и подумал, что сейчас все и решится. Не там, на залитом светом ринге, а здесь, в тишине старого храма.

Так оно обычно и бывает.

Один древний кодекс людей гласит: любая война проиграна или выиграна еще до своего начала.

Воистину так.

Я подумал, что мог бы предложить ей, своей сопернице, мировую, попытаться ее уговорить отказаться от боя.

Ну, нет…

Я покачал головой.

Дудки, не пойдет она на это. Не стоит и надеяться. И незачем даже терять время.

Я толкнул дверь, и она, несмотря на преклонные годы, открылась без скрипа. За ней была узкая келья, в которой на каменной скамье сидела та самая самка, с которой мне надлежало сойтись в поединке.

Дверь открылась беззвучно, но самка почуяла мой запах и повернула голову в мою сторону.

Надо было начинать, и я сказал то, ради чего и пришел сегодня в храм. Много слов не потребовалось. Достаточно было лишь изложить суть. Я почему-то был уверен, что соперница ее ухватит, поймет смысл сказанного, и второй раз повторять не придется.

— Они тебя надули, — сообщил я. — Дешево купили. На самом деле у тебя нет и никогда не было детеныша.

Окружающий мир медленно разваливался на куски, которые плавились, словно стеарин горящей свечки, и стекали вниз, вниз… кажется, там была бездонная пропасть небытия.

— Он произошел не от ящеров. Его предками были вонючие хорьки, — сказала Кристина.

Святая, непогрешимая истина.

Грязные, вонючие, противные, узкомордые хорьки.

Вот только сами-то люди после всего этого — кто? От кого они произошли, если так подло меня обманывали? А может, все-таки нет? Может, произошла ошибка?

Я с надеждой взглянула на Кристину.

Ну, скажи, что этот подлец, мой соперник, соврал, самым гнусным образом меня обманул. Я поверю, честно слово, поверю, только скажи.

— Негодяй, — промолвила она. — Подлый негодяй. Будь моя воля…

Не собиралась она ничего опровергать. Она просто ругалась, и этого было достаточно, чтобы я поняла. Сказанное врагом — правда. А потом я поняла еще одну штуку. То, что меня обманывают, Кристине не нравилось, очень не нравилась, но предупредить меня она не могла, поскольку это было бы предательством интересов родной стаи. И теперь, когда все выползло наружу, она где-то в глубине души, даже не отдавая себе в этом отчета, была рада, поскольку отныне могла мне не врать.

Вот этой, последней мысли хватило, чтобы прийти в себя, чтобы мир вокруг меня прекратил разваливаться и стекать. В общем, этого хватило для того, чтобы я пришла в себя.

Если я не одна, если есть кто-то, кто действительно стоит на моей стороне, значит, еще не все потеряно.

И все-таки я решила уточнить.

— Значит, детеныша у меня нет и никогда не было?

— Нет.

— Зачем тогда меня обманывали? Зачем мне сделали память о нем? Какая в том выгода?

— Меня могут наказать…

Она и в самом деле боялась. Такой испуганной Кристину я еще не видела.

— Я никому не скажу. Ну, выкладывай.

— Ты не сможешь этого скрыть. Я у тебя не одна, и другой тренер узнает о произошедшем, поймет по твоему поведению. Ты не сможешь этого скрыть.

— Кристина, я и так уже все знаю. Выкладывай, иначе мне придется на тебя надавить.

Я показала ей зубы. Не в том смысле, в каком это делают люди, когда хотят повеселиться. Совсем в другом. И она поняла меня правильно.

Как-то разом успокоившись, Кристина сказала:

— Ты должна драться, и не просто драться, а делать это с надлежащей злобой, с ожесточением. Иначе не получится настоящего, красивого, увлекательного зрелища. Иначе у него не будет зрителей, иначе за него никто не заплатит денег… точнее, никто не даст еды. Зрелище обязано быть кровавым, в нем должен быть достаточный уровень энергии.

— А детеныш?

— Самка мнемозавра по-настоящему свирепеет только тогда, когда дерется во имя детеныша. Материнский инстинкт — великая вещь. Ради детеныша вы готовы проделать что угодно. Ради него любая из вас устроит по-настояшему красивое зрелище.

— Остальные самки, те, с которыми я до сих пор встречалась на арене, они тоже сражаются за несуществующих детей?

— Большая часть за существующих, — ответила Кристина. — Но есть такие, у которых талант виден сразу, едва они вылезли из скорлупы. Мы не можем ждать, пока они обзаведутся детьми, у нас нет лишнего времени. И тогда…

Голос у нее был безрадостный. Кажется, она уже мысленно распростилась со своей работой.

Напрасно.

— Другого тренера мне не нужно, — сказала я. — Другого я просто не приму.

— Кому нужен тренер бойца, проигравшего такой бой? У тебя сейчас нет причины драться по-настоящему. Пятнадцать минут назад твой соперник ее отнял. И значит, предстоит ничья. А это все равно что проигрыш.

Я с шумом выпустила из ноздрей воздух.

Как мало времени прошло. Подумать только. Неужели прошло так мало времени?

— А у самцов… — медленно произнесла я.

— Им для драки такой причины не требуется. Они самцы, они привыкли драться.

Да, конечно, эти негодяи привыкли. Драться до конца и любыми средствами. Только между собой, поскольку мудрая природа встроила в нас ограничители, разрешающие самкам сражаться лишь ради детеныша, а самцам запретила убивать самок.

А люди, значит, придумали, как использовать это в своих целях, для получения «по-настоящему красивого» зрелища.

Вот так.

— Что вы обычно делаете, когда такое происходит? — спросила я.

Если Кристина сейчас скажет, что мой случай единственный, уникальный, то я ей не поверю. Неужели она мне соврет? Да нет, не может она мне сейчас соврать. Мы же с ней одна команда, мы вместе.

— Помнишь процедуру, на которую тебя возили? — объяснила она. — После нее ты обо всем забудешь. Даже о том, что тебе сказал здесь Зак. Все будет, как всегда, как и должно быть.

Это выход, подумала я. Ради своего любимого тренера я готова даже на это. А может, не только ради нее? Может, ради возвращения иллюзии, будто у меня и в самом деле есть детеныш? Не хотела я сейчас без нее жить, не хотела я терять смысл жизни.

И всего лишь одна процедура. Так ли трудно ее пройти?

— Хорошо, — согласилась я. — Поехали на процедуру. Если поторопиться…

Кристина развела руками.

— Не получится. До боя осталось слишком мало времени. Вот после него это можно сделать. А сейчас мы просто не успеем. Он, этот твой соперник, все рассчитал правильно. Теперь ты не сможешь его побить. Не сможешь ты и отказаться от боя. Если это произойдет, то твоей карьере бойца конец. Тот, кто не смог один раз выйти на арену, не выйдет на нее больше никогда.