Журнал «Если» - «Если», 2008 № 02

Запах табака моментально перенес меня на ферму моего дяди. Я ездил туда каждое лето, пока мне не исполнилось восемнадцать, помогал пахать поле и убирать урожай. Тяжкий труд для мальчика, но после работы тетка выставляла на стол огромные блюда жареных цыплят, запеченной говядины, вареную кукурузу, картофельное пюре и пироги с крыжовником. Еда была настолько аппетитна и вкусна, что с тех пор навсегда определила мои представления о стряпне и служила для меня эталоном. По вечерам дядя читал вслух какую-нибудь книгу, завладевшую его воображением, и именно здесь началась моя любовь к чтению. Мы сидели на заднем крыльце, мухи жужжали вокруг лампы, поля погружались в бесплотные звуки ночи, а тетя и я слушали Шекспира и Китса, Толстого и Кристофера Морли.

Наконец начались торги за Коперника. Вначале предложения поступали быстро: 600 тысяч, 650, 680… Когда цена поднялась до 700 тысяч долларов, остались только три претендента на лот: я, Лизетта и куратор музея астрофизики «Дедал». Я ощущал напряжение, исходившее от сидевшей рядом Лизетты — интересно, какой у нее лимит? Мой был в 900 тысяч. Я кивнул, соглашаясь поднять цену до 750 тысяч долларов, и она подняла руку, чтобы обозначить 775 тысяч. Я поднял до 800, и она заявила 805. Куратор музея предложил 815 тысяч, и я почувствовал, как Лизетта «сломалась». Остались лишь мы с «Дедалом». Я собирался уверенно выиграть этот лот. Поднял цену до 820, а куратор до 830. Я потянулся было вверх, чтобы поднять цену еще на 5 тысяч, но старик вдруг схватил меня за руку.

— Пусть забирает, — сказал он. — Вам это не нужно.

Я озадаченно посмотрел на него и в этот момент проиграл торг.

Молоток аукциониста со стуком опустился:

— Продано джентльмену из «Дедала».

— Как вы посмели! — зашипел я на старика. — Как вы посмели перебивать!

Старик лишь удивленно поднял брови.

Я так разозлился, что мои слова, вылетая, превращались в бессвязное ворчание. Я протолкался мимо него к проходу. Не самое лучшее решение — покинуть зал после проигрыша торга, но мне уже было наплевать.

Я вырвался на улицу и зашагал вперед, не глядя по сторонам: все равно куда, лишь бы убежать от своей бессмысленной злобы. Накрапывал дождь, и улицы были безлюдны, не считая нескольких промокших душ, спешащих к теплу и свету, хоть к какому-нибудь подобию комфорта. Автомобили с шумом проносились мимо, поднимая грязные фонтаны брызг. Я остановился на перекрестке у светофора. Сигнал отражался в луже дрожащим красным леденцом. Перед тем как свет переменился, я повернул обратно в «Хольсон» — стремление к сухому месту преодолело мое озлобление.

Я вошел в ближайшую боковую дверь вместо главного подъезда, чтобы не обходить все здание по темной сырости, и оказался в коридоре для служащих. Стряхнул намокшее пальто и направился к аукционному залу, оставляя за собой цепочку маленьких лужиц. Завернув за угол, я увидел взволнованного аукциониста, который что-то настоятельно втолковывал лысому мужчине в черном костюме, и заключил, что в торгах объявлен перерыв.

— Да говорю вам, — кипел аукционист, — я очень тщательно проверил эти боуэрские книжки. Там ничего не было.

— Ну, вы что-то упустили. В ином случае Фечнер никогда бы… — лысый заметил меня. — Могу я вам чем-нибудь помочь, сэр? — бесстрастно, но с нажимом спросил он, как обращаются смотрители музея к посетителям, пытающимся подобраться слишком близко к экспонату.

— Извините, вероятно, я ошибся дверью. Я собирался вернуться на аукцион.

— Позвольте мне проводить вас туда.

Лысый парень по-быстрому сопроводил меня обратно в зал, и я выбрал себе местечко в заднем ряду. До самого конца торгов я не мог прийти в себя от некоторого ошеломления. Фечнер уже ушел. Лизетта была все еще здесь, но милосердно игнорировала меня. Я был абсолютно уверен, что моей карьере пришел конец. И что больше никогда не появлюсь на этом аукционе.

На следующее утро я спал много дольше обычного. Я слышал будильник и шум душа из соседней квартиры, но лишь поплотнее завернулся в одеяло и погрузился в полусон. Наконец, когда двери жилого комплекса отхлопали положенное, проводив своих топочущих хозяев, а время будто бы замедлило ход, как бывает в пустых комнатах, я выкатился из кровати и добрался до телефона.

Моя клиентка схватила трубку после второго гудка:

— Итак, вы наконец-то соблаговолили доложить о проделанной работе.

— Мисс Арбакл, я могу все объяснить…

— Ни одно объяснение вас не оправдывает. Вы оставили торг, имея запас в 70 тысяч долларов. Вы больше не являетесь моим представителем. — И она бросила трубку.

Это было началом конца моей карьеры. Хотя мисс Арбакл давала мне указание хранить в тайне наши деловые отношения, вряд ли она остановится в «благородном» деле раскрытия моей некомпетентности и растрезвонит о провале своего агента своим друзьям. А те — своим.

Так и вышло. Мои постоянные клиенты, столь тщательно подобранные, все меня бросили. Мой наставник Ларкин не отвечал на мои звонки, а товарищи по бизнесу сильно конфузились при встрече.

Я разместил объявления о предоставлении своих услуг в несколько разных газет и журналов, а сам перешел на кукурузные хлопья и быстрорастворимые супы. В хорошие дни я рассылал резюме. В плохие дни я вспоминал всю свою жизнь, как раковый больной с неутешительным прогнозом. У меня и раньше бывали неудачи, но ни одна не заставляла задуматься о взлетах и падениях. Теперь же казалось, что, возможно, я уже не смогу добиться успеха. И буду чувствовать себя счастливчиком, если сумею получить работу продавца в обувном магазине.

Однако фортуна улыбнулась мне. Перемена в ее капризном характере произошла как раз в то утро, когда я решил посетить приют для бездомных, уже полагая его своим будущим обиталищем. Я читал «Таймс» и завтракал рисовыми хлопьями, залитыми холодной водой, когда мой взгляд остановился на заголовке «Фальсификатор нагрел «Дедала» на 830 тысяч баксов». Это привлекло мое внимание. Возможно, куратор музея, будучи человеком дотошным, решил провести тест, проверку чернил во «Вращении сфер», а в лаборатории, где делали анализ, нашли анатаз [6] Анатаз — одна из форм диоксида титана, минерал, который не использовался в составе чернил до XX века. в чернилах. Куратор требовал от аукциона возмещения убытков, а «Хольсон» отвечал, что подлинность книги официально удостоверена и они даже не могут себе представить, как авторитетнейший эксперт по Кеплеру игнорировал подобную аномалию.

Едва я успел закончить чтение статьи, как зазвонил телефон. Это был Ларкин.

— Дорогой мой мальчик, мне так жаль, что я не мог тебе перезвонить, поскольку только что вернулся в город. Но какой триумф с разгромом Кеплера! Как же, во имя всего мира, ты это узнал?