Журнал «Искатель» - Искатель. 1988. Выпуск №3

— Ты вернулся, Авиндхья. Зачем?

Авиндхья мелко затряс седой головой на жиденькой сморщенной шее. Искренность его тона удивила Канву.

— В сердце мое вошла боль твоего сердца. Удел одиночества роднит наши судьбы. Утраты избороздили лица. Я вижу, ты плакал. Нам нечего больше терять и скрывать. Все позади. Скоро сюда прибегут шакалы Акампаны, нужно предать сожжению тело твоего сына, чтобы спасти его душу для будущей жизни…

Жрец Ануана осекся. Канва резко повернул голову, будто заглянул в его глаза.

— Мертвое тело — реликвия памяти. Я не хочу, чтобы шакалы Акамланы коснулись плоти моего сына. Но слышать от посвященного о душе… Ты, который был свидетелем откровений Тотха, посланца бога мудрости Эа, хочешь подсунуть мне утешительную сказку о бессмертии?! Авиндхья встрепенулся:

— У каждого возраста свои радости. У моего — покой, созерцание и размышление.

Канва перебил его:

— Старый и глупый Авиндхья! Ты обещаешь покой и созерцание, когда жадность и жестокость правят моими соплеменниками? Посылают их на смерть, заставляют убивать других людей?! Слезы и горе заливают народы и страны. Попран Разум, охраняющий порядок и закон. Только разум и долг — владыки этого мира. Есть высший долг, который тебе не дано было знать! Я выполню его до конца.

Авиндхья встал и подошел к гонгу, висевшему у дверей.

— Я не обижаюсь и чту тебя по-прежнему, Великий. Но ты не видишь зерна моих разговоров. Служители Ануана доложили мне, что дыхание бога учащается, и, по их расчетам, через две луны поставит отец богов ступню, свою на Ланку в первом движении танца смерти! И не понадобится вмешательства Разума для восстановления нарушенного порядка. Огонь будет царить здесь, огонь и волны!!

Авиндхья ударил в гонг. В камеру вбежало четверо служителей с факелами.

— Возьмите плоть от плоти Великого жреца и предайте сожжению с почестями!

Жрец отца богов вышел, и тяжелая тишина вновь потянула завесу прошлого вверх, и Канва опять шагнул в призрачную страну былого, чтобы теперь уже долго не возвращаться.

Нарантака, весь дрожа, шел за рабом, черная спина которого сливалась с ночным полумраком, изредка поблескивая в лунном свете, падающем между колоннами дворцовой лестницы. Они, не останавливаясь, прошли мимо пятерых или шестерых охранников, раб что-то шептал им на ходу, и, наконец, оказались перед резной буковой дверью. Немного помедлив, черный проводник постучал в дверь условленным стуком и исчез. Нарантака остался один почти в полной темноте, чуть разжижаемой тусклыми игольными лучиками, проникающими через узкие отверстия в стене под самым потолком. Он понял, что находится на третьем этаже, в закрытом переходе между террасами. Свободного выхода отсюда не было. Что делать?! Кто подстроил ему эту ловушку?!

Еще тысячи вопросов задал бы себе незнакомый с дворцовыми тайнами юноша, если бы дверь вдруг не отворилась и чья-то мягкая рука не втащила его внутрь.

Лунный свет безраздельно царил в этих покоях с причудливыми орнаментами вырезанных из камня оконных решеток, ложась серебристой пеленой на стены, пол и большое ложе посредине. Резкий переход от отчаяния к счастью совершенно подавил влюбленного. На разбросанных подушках белело обнаженное тело Мандодари, Нарантака опустился на колени и, трясясь, как в ознобе, смотрел на открывшееся перед вим небо. Он не поверил своим ушам… Его звали?

— Иди сюда, Нарантака!

Молния прочертила лунное пространство. Влюбленный прижался щекой к ноге своей владычицы, и только настойчивость Мандодари смогла оторвать его. Божественные руки ласково спутали его волосы и влили в душу давно забытый покой. Мандодари засмеялась тепло и радостно.

— Налей нам вина, Каухилья!

Увидев, что они здесь не одни, Нарантака смутился. Подошла закутанная в покрывало служанка, лицо ее было закрыто; кувшин звякнул о кубки.

Вино не опьянило и не придало смелости Нарантаке. Служанка ушла, но он по-прежнему сидел на полу у ложа, не решаясь подняться.

— Ты никогда не знал женщин, Нарантака? — удивленно прошептала Мандодари, взяв юношу за плечи.

— Нет, божественная, — упавшим голосом отвечал молодой жрец, выпрямляясь на непослушных ногах. Еле слышный, едва угадываемый призыв вверг его наконец в то любовное беспамятство, в котором стираются грани мечты и действительности, оставляя один лишь миг блаженства.

Луна ушла за горы. В покоях установился предрассветный сумрак. Потянуло сыростью с моря. Пыл первого свидания растаял в сладкой истоме. Когда Нарантака очнулся, солнце уже поднималось. Голова юноши покоилась на груди Мандодари, а черные влажные бусинки смотрели ему в глаза. Вспыхнув от своей оплошности, он хотел вскочить, но женщина удержала его.

— Любимый бежать задумал?! — с удивленным отчаянием, угрозой и даже презрением спросила божественная. Глаза Нарантаки округлились. В недоумении цвет их стал меняться от бледно-изумрудного до черного так быстро, что Мандодари замерла, очарованная неслыханным чудом.

— Как прекрасен возлюбленный мой! Как нежен душою! Грубые шутки женщины ранят его, как тяжелый ливень лепестки священной ашоки. Утолитель печали моей, бог любви, прощения и снисхождения прошу у тебя.

Стукнула дверь. На пороге стояла Каухилья.

— Госпожа, скоро сменится стража.

— Да, да… Еще немного подожди. Иди пока.

Мандодари склонилась над Нарантакой.

— Мы не можем расстаться теперь. У Раваны много жен, а ты У меня один. И ты будешь рядом со мной всегда! Как сделать это, я скажу. Если любишь меня — поклянись исполнить все. Даже невозможное.

— Да! — выдохнул безумец. — Повели, богиня!

— Постигни тайну полета Пушпаки. Когда ты будешь готов — скажи, и пастуха не станет, — жестко закончила Мандодари и хлопнула в ладоши, вызывая Каухилью.

Запах прелых листьев, травы; дорожка мягко пружинит и прогибается под ногами. Нарантака с «быкоголовым» отстали. Пыхтя и задыхаясь, ползут они из последних сил, боясь упустить пастуха из виду. Смешно Тамилу, потому что он никуда бежать и не собирается. Сегодня он восходит на очередную ступеньку своего замысла.

Утром его и Нарантаку призвал к себе Кумбхакарна и велел отправляться осмотреть Пушпаку и готовиться к полету.

— Посвященный, — сказал Кумбхакарна, — возьмешь младшего Хранителя Чар в ученики. Если он научится летать и заменит тебя, то ты получишь большую награду и полную свободу. Клянусь Ашу!

В листве на самых верхушках деревьев верещали маленькие обезьянки. На душе было весело, но неспокойно. Они подходили к кедровому лесу, и Тамил все больше чувствовал неуверенность: он никогда не видел Пушпаку вблизи и знал о ее устройстве только со слов Бхригу. Добежав до Пушпаки. Тамил остановился и с восхищенным изумлением стал разглядывать ее. На летящую птицу была похожа прекрасная Пушпака. Спицы блестели золотом, а крылья покрывали птичьи перья. Тамил, волнуясь, смотрел на Пушпаку, а в ушах его снова зазвучал спокойный, ясный голос Бхригу.