Журнал «Вокруг Света» - Вокруг Света 1993 №05

После очередных конференций, лекций и встреч в Европе летом 1939 года Голубев вновь прибыл во Французский Индокитай, в Хайфон, и уже не покидал его. Началась вторая мировая война, и Индокитай оказался изолирован от Франции. Не имея возможности выбраться из Ханоя в Европу, с тревогой следил он за боевыми действиями немцев на восточном фронте. Сын его друга Николая Константиновича Рериха, Юрий, и Б.Н.Вампилов, авторы одной из публикаций, посвященных Голубеву в России, пишут, что «всю свою жизнь В.В.Голубев оставался патриотом. Сослуживцы В.В.Голубева передавали пишущим эти строки, что он особенно проникновенно говорил о победах советского оружия на полях минувшей Великой Отечественной войны и гордился участием членов своей семьи в рядах защитников родины».

В ноябре 1944 года у Виктора Викторовича обострилась болезнь почек, и ему пришлось лечь в клинику Святого Павла в Ханое. Она расположена буквально напротив советского посольства, и я проходил много раз мимо нее, даже не подозревая, что именно здесь прошли самые тяжелые месяцы жизни Виктора Викторовича.

До последнего момента он сохранял ясность ума и хорошее настроение. Генри Маршалу, написавшему некролог на смерть Голубева, главная сестра клиники, которая ухаживала за Виктором Викторовичем, рассказывала, что его моральный дух оставался крепким и он очень мужественно и с полным сознанием воспринял приближение своего конца.

У В.В.Голубева оставались книги, статьи, рукописи, наброски незавершенных статей, посвященных историко-этнографическому исследованию Индии, Китая, Французского Индокитая. Говорят, все это он завещал вьетнамскому народу. Но где это все теперь — в нашей стране до сих пор никому не известно. Нет сомнения, что очень многое находится во Французской школе Дальнего Востока, как я смог убедиться после переписки с Марселем Труляем. Но нет сомнения и в том, что многое осталось и у нас в стране. И, главное, есть попытки восстановить утраченное для России имя: Русским Географическим обществом намечено проведение конференции, посвященной Виктору Викторовичу Голубеву.

19 апреля 1945 года Виктор Викторович Голубев был похоронен на ханойском кладбище для европейцев. Ситуация во Вьетнаме была такая, что были запрещены многолюдные шествия и собрания людей. И только три человека из Французской школы Дальнего Востока — ее директор Жорж Седее, Поль Леви и преданный Голубеву Нгуен Ван То провожали покойного на кладбище, расположенное на улице Сержанта Ларриве, что неподалеку от Библиотеки имени Пьера Паскьера, бывшего губернатора Индокитая. Но там все-таки собрались многие друзья Голубева, приходившие туда поодиночке. Потом точно так же, поодиночке, они расходились с кладбища.

Теперь о кладбище, находившемся когда-то около Национальной библиотеки Вьетнама, ничто не напоминает. Да и людей, помнящих те времена, почти не осталось. Здесь центр Ханоя, здесь расположился один из многочисленных рынков, здесь кипит жизнь. Жизнь эта распорядилась так, что и после смерти прах В.Голубева, этого неутомимого путешественника, не обрел покоя. Могила Виктора Викторовича Голубева была заброшена, и имя его на ней было искажено. Луи Маллере в 1950 году пытался ее восстановить, насколько мог. А в 1962 году многие кладбища Ханоя, а потом Хайфона и других мест бывшего Тонкина были ликвидированы. Останки Виктора Викторовича Голубева и многих других, покоившихся на кладбище, были перевезены во Францию, где и перезахоронены. Там наконец и обрел вечный покой этот выдающийся человек, в равной степени гражданин России, Франции и Индокитая...

Вячеслав Рожнов Фото автора

Оформляя билет на вертолет, девушка спросила мое имя.

— Филип Макграт, — сказал я.

И чуть было не добавил: новый вице-президент по вопросам экспорта фирмы «Спиртные напитки Э.П.Макграта».

Но промолчал и уселся на скамью, где другие пассажиры, тепло одетые и обмотанные шарфами, ожидали очередного рейса.

Я решил совершить путешествие от одного чикагского аэропорта до другого на вертолете, потому что раньше на вертолете никогда не летал. Я мог позволить себе маленький праздник. Ведь отныне мне уже не придется торчать в родном офисе в Торонто под боком у Э.П.Макграта. Может быть, у сынков других боссов другие заботы. Но лично мне в последнее время становилось все труднее и труднее выносить присутствие своего родителя.

Поглядев на него сегодня, вы ни за что не поверите, что этот самый человек догадался проложить медные трубы по дну реки Ниагары и качать виски с канадской стороны на американскую. Или что некогда близ мыса Гаттерас береговая охрана потопила его шхуну с контрабандным спиртным. В те времена он звался Фрэнчи Макграт, цедил слова сквозь зубы, крикливо одевался и носил канотье. К концу эпохи сухого закона он так нажился на контрабанде, что откупил дело своего главного поставщика и стал почтенным владельцем фирмы спиртных напитков.

Образ преуспевающего махинатора канадцы позаимствовали в США, но представление о респектабельности у нас сугубо английское. Поэтому папаша перестал подражать американскому гангстеру Алкапоне и приобрел манеры чопорного английского полковника.

Наш шофер Спэтс Ларкин, с детства потчевавший меня историями о прежних делишках отца, считает, что начало этого преображения пришлось на то время, когда папаша принялся ухаживать за моей будущей матерью. Тогда-то он и сменил «паккард» на «роллс-ройс», перестал садиться рядом с шофером и начал называть Спэтса «Жозеф».

— Мистер Макграт?

Я поднял голову. Человек в унтах и меховой куртке выкликнул мое имя по списку. Я встал, и он указал мне на дверь, ведущую на поле. Прочие пассажиры остались ожидать другого рейса. Я должен был лететь один.

Человек в унтах взял мой чемодан и, не говоря ни слова, двинулся по ярко освещенному прожекторами летному полю. Я поспешил за ним. Вертолет стоял на краю бетонной дорожки прямо за прожекторами. Он был маленький, тускло-черный, совсем старый.

За кабиной пилота размещались два пассажирских отделения с самостоятельными дверями, напоминавшие купе на английских железных дорогах.

Стены оказались отделаны темным лакированным деревом, а расположенные друг против друга кресла были покрыты каким-то ворсистым материалом, который я видел только в детстве в старинных вагонах на железной дороге, когда добирался за тридевять земель до летнего лагеря.

Сомнений не было, мне предстояло путешествие в самом что ни на есть допотопном вертолете.

Человек в унтах похлопал ладонью по стеклу кабины. Винт закрутился, и через несколько мгновений вертолет, чуть накренившись вперед, поднялся с земли. Этот крен да вдобавок тряска при полете превратили купе в настоящий старый дилижанс. Казалось, в любую минуту на нас могут напасть индейцы или снаружи просунется пара пистолетов и грабитель гаркнет: «Стой! Выкладывай деньги и вещи!»