Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1960 год

Как мы могли убедиться, судьбы и биографии Освальдо и Переса Хименеса не были похожи. Но по чистой случайности фамилия Освальдо тоже была Хименес, что и послужило причиной возникновения клички «Родственник».

— Эй, Родственник, как дела? — приветствовали его обычно при встрече.

— Пришлите ко мне Родственника, — говорил администратор театра, куда не так давно устроился Освальдо осветителем, и все знали, о ком идет речь.

Освальдо глубоко страдал от этого прозвища — ведь Перес Хименес был одним из виновников гибели матери.

Ненависть к существовавшему диктаторскому режиму и сблизила, казалось, совсем не похожих юношей Освальдо Хименеса и Панчо Монте. Хименес — замкнутый, вечно погруженный в свои мысли, и Панчо — весельчак, острослов, желанный гость в любой компании.

Правда, товарищей связывала еще любовь к музыке. Ведь Панчо играл на кларнете в оркестре муниципального театра, а Освальдо, хотя и числился осветителем, чувствовал настолько сильное влечение к миру мелодий, что не пропускал ни одной возможности присутствовать на выступлении местного оркестра. Природа наделила его чрезвычайно музыкальным слухом. Это было замечено; на одной из репетиций ему в виде пробы доверили большой оркестровый барабан. Потом, когда место барабанщика освободилось, а администрация театра не подумала пригласить профессионала, никто не удивился, увидев на очередном концерте Освальдо, гордо восседающего за инструментом, Казалось, он старался не дышать, по-видимому думая, что так сможет умерить биение сердца.

Освальдо прекрасно понимал свое место в оркестре. Сидя за барабаном, он в мечтах видел себя с другим инструментом в руках. Освальдо страстно хотел играть на скрипке. Сначала очень смутное, неясное, как первое, легчайшее дуновение ветерка, за которым значительно позже последуют мощные порывы бури, это стремление, с каждым днем становясь сильнее и настойчивее, наконец, целиком овладело всем существом юноши.

Молодой музыкант стал еще молчаливее, и если раньше его никто не мог назвать разговорчивым, то теперь он мог пробыть с вами целый день и вообще не вымолвить ни слова. Оркестранты не то что не любили Освальдо, а просто относились к нему, как к какой-то детали оркестра. И лишь одна черта характера Освальдо вызывала у окружающих неприятное чувство, повод для насмешек — необычайная скупость, сравнимая разве что с гобсековской. Музыканты заметили это довольно скоро после прихода юноши в оркестр и частенько поговаривали, что знай они про такое дело раньше, не видать бы Освальдо барабанных палочек как своих ушей.

Он брался за любую сверхурочную работу: подметал зал, раскладывал ноты, протирал окна — только бы положить в карман лишний боливар.

Когда у кого-либо из музыкантов случалось несчастье и товарищи делали сборы в пользу пострадавшего, то к Освальдо не только не обращались за помощью, но даже не сообщали ему о происшествии.

Единственный, кто дружил с Освальдо, был Панчо. Долгие часы по вечерам в домике негра горел свет — друзья вели задушевные беседы. Вернее, говорил Панчо, а Освальдо слушал. Лишь иногда задавал вопрос и изредка возражал. Панчо не удавалось убедить друга только в одном — важности организованной политической борьбы против диктатуры Переса Хименеса.

— Моя цель, — говорил Освальдо, — участвовать в свержении Хименеса, а потом время покажет. Я не собираюсь вступать в какую-либо партию. Разве это поможет мне стать скрипачом?

— Глупец ты, — возражал Панчо, — если спихнем Хименеса и не установим порядок, то придет другой диктатор и все пойдет по-старому.

В последнее время Панчо бывал дома очень мало. Поговаривали, что юноша имеет какое-то отношение к организации «Хувентуд Венесолана». Случалось, в дни, свободные от репетиций и концертов, Панчо возвращался лишь поздно ночью, иногда с двумя-тремя товарищами, из которых ни один не был знаком Освальдо. Они приносили какие-то свертки, ящики. Раз Освальдо нечаянно обнаружил под крыльцом дома пакет, в котором оказались сотни листовок, призывающих крепить «Патриотическую хунту» и готовиться к решительным боям с диктаторским режимом. Освальдо было обидно, что друг не посвящает его в свои дела, но он долго не решался поговорить с Панчо.

Случай представился через несколько дней после Нового года. Освальдо возвратился из театра около часу ночи. Панчо еще не было. Пришел он под утро. Сквозь тонкую перегородку слышно было, как негр возится на кухне.

— Панчо! — позвал Освальдо.

— Ты не спишь еще?

— Нет. Мне нужно с тобой поговорить.

— Иди сюда.

Маленькое окно, выходившее на улицу, было завешено старым одеялом, штук пять пустых ящиков из-под апельсинов стояли недалеко от входа, а сам Панчо занимался необычным для столь раннего часа делом — подметал пол, усеянный стружками и кусками промасленной бумаги.

— Я хотел бы, — начал Освальдо, — посоветоваться с тобой по одному личному вопросу.

— Совсем, совсем личному? — спросил, улыбаясь, Панчо.

— Просто подумал, может, я смогу быть чем-нибудь полезен?

— Но ты же не любишь политику?

...Этот разговор произошел за несколько дней до штурма на площади Морелос. Теперь мечта воплотилась в действительность. Диктатура пала. Народ победил. Но нет больше Панчо, нет веселого Панчо — друга Освальдо Хименеса.

Освальдо чувствует огромную усталость. Он присаживается на ступеньку какого-то дома, вынимает из кармана бумажник друга, долго и задумчиво смотрит на него. На мостовую падает записная книжечка. Освальдо машинально раскрывает картонную обложку. На листках торопливые пометки карандашом «П.С-1; Ч.Н-2; О.Х-1.

— Разве человек не ошибается. Что я, не такой, как все? — отпарировал Освальдо.

— Смотри, Освальдо, — Панчо многозначительно поднял указательный палец, — хорошенько подумай, прежде чем связывать себя одной веревочкой с нами. Дела предстоят серьезные. Нужно быть готовым ко всему. Ты, конечно, понимаешь, что я здесь не апельсины распаковывал? Горячие деньки не за горами.

Вероятно, заметки Панчо — кому какое роздано оружие. На следующей странице всего два слова: «Напротив редакции». Что бы это могло означать? Ах да! Напротив редакции газеты «Эль Насиональ» подпольный штаб «Хувентуд Венесолана».

Через час в штабе можно было встретить Освальдо Хименеса. В Венесуэле одним комсомольцем стало больше.

Прошло несколько месяцев. Работа в организации целиком захватила Освальдо. Сегодня нужно выступить на митинге нефтяников. Завтра с утра быть на собрании студентов, а ночью писать статью для молодежного листка. Нельзя забывать и об оркестре.

«Я хочу стать музыкантом, ты не хочешь быть безработным, он добивается пенсии для матери. Сотни тысяч людей, сотни тысяч желаний, и все их можно выразить двумя словами — светлое будущее», — так рассуждал Освальдо.