Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №03 за 1992 год

— У меня родился внук! Ты представляешь, теперь нас четверо: я, сын и два внука!

— А твоя жена и невестка? — вырвалось у меня.

— Они не в счет! — выпалил черногорец. — Заезжаю за тобой, и едем на славле! (Славле — празднование, торжество, юбилей.)

Хорошо, что у меня не было срочных заданий: отказать я не мог.

Славле был на славу. На столе были мед, ягнята и поросята... И чего только не было!.. И точно так же, как сто лет назад, воздух разрывала ружейная пальба в честь новорожденного.

Русский профессор А.Александров, живший в прошлом веке среди черногорцев и глубоко изучивший их быт и нравы, в своем труде «Черногорка в общественной и личной жизни» писал: «Когда родится мальчик, в Черной Горе трескаются высокие горы от радостных восклицаний и ружейной стрельбы, от веселых и сердечных поздравлений родных и знакомых со всех сторон, которые приносят дары новорожденному. Все радуются появлению на свет нового человека, новой силы, способной, когда придет его время, защитить свое дорогое отечество. Эта радость — результат исторических условий, которые создала в Черной Горе сама жизнь. Защищая в течение пяти веков свою свободу от турок, врага неизмеримо более могущественного, этот народ-ратник, естественно, хотел иметь больше воинов».

Все, чем была богата семья, в которой родился мальчик, выставлялось на стол. И всяк, поднимавший заздравную чашу, желал:

— Пусть вырастет героем!

Только герои могли отстоять свободу этого народа. Такова была гранитная логика его бытия.

Первой и последней игрушкой мальчика был меч. Сызмала он готовился к битвам и невзгодам, закаляя тело, тренируя «руку возмездия».

Рождение дочери салютом не сопровождалось. Вся семья испытывала какой-то ложный стыд. Отец ходил грустным и на вопросы о ребенке и его здоровье обычно отвечал:

— Простите, у меня родилась дочь.

Если же ему с расспросами досаждали, то он мог ответить:

— Родилась та, которая рождает героев.

И этот ответ более соответствовал истинному положению вещей. Девочка и девушка росла в семье, окруженная заботой и любовью, как и ее брат. В детстве она засыпала под колыбельную, которая по своему складу и напеву походила на эпические речитативы:

«Расти, дочка, пока не вырастешь,

А вырастешь — станешь красавицей,

Выйдешь замуж за парня-юнака!»

Юнак-отец, юнак-брат, юнак-муж, юнак-сын — таковыми были идеалы, внушаемые ей с детства у родного очага матерью и отцом. Они растили дочь в спартанских условиях по закону дедов, верной опорой своему будущему мужу, в котором она заранее видела храброго защитника своей семьи, своей родины. Родители, желая выразить своей любимице нежность и любовь, обращались к ней со словами: «сын мой» или «сынок». Обычай этот был распространен не только в Черной Горе, но и в Сербии, в Македонии...

Авторитет «мужской головы», будь то мальчик или подросток, был выше авторитета любой женщины, даже пожилой. Черногорец, отвечая на поставленный ему вопрос, сколько у него детей, не брал в счет дочерей. Девять сыновей — девять детей. Десять дочерей, но ни одного мальчика — значит, ни одного ребенка.

Исторически сложившуюся униженность женщины, писал А.Александров, можно было наблюдать в ее и семейной, и общественной жизни — всюду и всегда мужчины имеют преимущество, и женщины им уступают, мужчина везде впереди, а женщина сзади.

Пустяковой причины было достаточно мужу, чтобы отказаться от жены, расторгнуть брачные узы. До недавнего прошлого развод совершался с соблюдением весьма простого обряда: муж брался за один конец пояса, жена — за другой, пояс рассекали посредине, и они расходились всяк по себе. В некоторых местностях муж отрезал кусок материи от своего кафтана, жена — от своего, бросали эти куски друг другу и расставались. Однако муж был обязан вернуть жене все приданое, все ее личные вещи и заплатить пo одному цехину (Цехин — золотая венецианская монета.) за каждый год совместной жизни.

Исключительной редкостью в Черногории был внебрачный ребенок. Если такое случалось, не было большего бесчестья и позора. Племенное право признавало только одно искупление — смерть. Убить дочь должны были родители.

Такими суровыми были законы лютых скал. Нынешним поколениям черногорцев они, как и нам, представляются дикими. Но в сознании их дедов и прадедов эти законы и обычаи крепили семью — воинскую, по своему существу, единицу братства, племени, Черной Горы.

Однако при всем своем неравноправном положении женщина в Черногории никогда не низводилась до существа низшего разряда, как это было на Востоке.

Сербский литератор Любомир Ненадович в своих письмах из Черной Горы прошлого века дивился духовной красоте и моральной силе ее женщин. О ней слагали стихи поэты, пели песни гусляры.

Писатель, историк и этнограф Марко Вуячич одну из книг многотомной монографии «Знаменитые черногорские и герцеговинские герои» посвятил женщинам. Он создал целую галерею реалистических портретов черногорок, которые встали вровень со своими отцами, братьями и мужьями по храбрости и рыцарству.

...В новой Югославии патриархальный уклад стал уходить в прошлое, как вода уходит в песок. Но не всюду почвы песчаные. Не сразу исчезают из людских отношений каноны патриархальной семьи... Часто, утратив свой изначальный смысл, они продолжают существовать в каких-то новых формах.

По неизменному обычаю предков в Черногории, в Сербии, в Македонии отец или мать выражают высшую степень любви и ласки к своей дочери, величая ее именем «сын мой», «сыночек».

Комплекс «мужской головы» остался в народном сознании, пусть даже, как в сказке, остался домовой — хранитель очага...

Однажды я с женой и детьми остановился на несколько отпускных дней в кемпинге возле города Петровац на Море. По соседству с нами разместилась черногорская семья: отец — юрист, мать — домохозяйка, два сына — студенты и дочь — ученица последнего класса гимназии. Мы подружились. Вместе ходили купаться. По очереди приглашали друг друга на чашку кофе после сиесты... Наши палатки стояли метрах в десяти, а газовые плитки — и того ближе... Как-то под вечер черногорка стряпала ужин, а дочка помогала ей. Обе вполголоса вывязывали тонкий узор старой-престарой песни, в которой грустных ниточек было больше, чем светлых. Когда песня закончилась, дочка вздохнула и серьезно сказала:

— Мама, и зачем ты меня родила девочкой?!

— Сыночек ты мой, но ведь кому-то нужно рожать, — так же серьезно и, словно бы оправдываясь, ответила ей мать.

Но вернемся на славле к моему черногорскому другу. Оставив на минуту мужское общество, я подошел к колыбельке, над которой склонилась мать. Спросил о ее планах.