Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1992 год

— Кофе по-французски!

— Сделаем!

И я щедро подливал анисовой.

Настал решающий момент. Суббота, полдень. Стояла чудовищная жара. Друзья мои твердили, что двоим перебраться невозможно. Но колумбиец с арабским именем Али вызвался идти со мной. Я согласился. По моим расчетам, часовой должен был вырубиться через пять минут.

Я окликнул его:

— Ну, как ты там, нормально?

— Ага.

— Кофе будешь?

— Да. Лучше по-французски.

— Минутку, сейчас принесу. — Я направился к кофейне. — Два кофе. — В банку уже был предварительно вылит целый пузырек снотворного. Это вырубит его надолго. Я подошел к стене, он видел, как я подливаю в банку анисовой. — Покрепче?

— Да.

Я добавил еще, и он тут же втянул жестянку наверх.

Прошло пять минут, десять, пятнадцать, двадцать... А он все не спал! Хуже того, даже не присел, а начал расхаживать взад-вперед с ружьем наперевес. Но он же столько выпил! А в час его сменят.

Я следил за каждым его движением. Никаких признаков усыпления. Ага, вот он споткнулся. Сел перед вышкой, поставил ружье между ног. Голова склонилась к плечу. Мои друзья и два-три колумбийца, посвященные в тайну, внимательно наблюдали за ним вместе со мной.

— Валяй! — скомандовал я колумбийцу. — Веревку!

Он уже приготовился забросить ее, как вдруг часовой встал, уронил ружье и стал притопывать, словно отсчитывал время. Колумбиец еле успел остановиться. До смены караула оставалось восемнадцать минут. Про себя я молил Бога о помощи: «Молю тебя, о Боже, помоги мне еще раз! Всего раз! Не оставь меня!» Но напрасно.

— Невероятно! — прошептал Клозио, подойдя поближе. — Этот болван все еще не спит!

Часовой потянулся за ружьем и в ту же секунду растянулся на стене во весь рост, словно его оглушили сзади. Колумбиец забросил крючок, но он сорвался. Забросил второй раз. Зацепил! Он подергал веревку, пробуя, прочно ли держится крючок. Я ухватился за нее и уже начал было карабкаться, как вдруг Клозио крикнул:

— Стой! Смена!

Я еле успел отойти. Повинуясь защитному инстинкту и чувству солидарности, развитому среди заключенных, с десяток колумбийцев быстро окружили меня, и я смешался с толпой. Мы двинулись вдоль стены, оставив болтавшуюся на ней веревку. Новый часовой тут же заметил крючок и своего напарника, неподвижно лежащего на ружье. Он подбежал к будке и дал сигнал тревоги, убежденный, что случился побег.

За спящим часовым пришли с носилками. Набежала целая туча тюремщиков. Был среди них и дон Грегорио. Через несколько минут двор был окружен охраной. Общая тревога. Началась перекличка, во время которой каждый, откликнувшийся на свое имя, отправлялся в камеру. И — о удивление! Все на месте! Все заперты и сидят по своим клеткам.

Вторая проверка — теперь уже по камерам. Нет, никто не исчез. В три нас снова вывели во двор. Мы слышали, что часовой все еще храпит, и сколько его ни пытались разбудить — безрезультатно. Мой колумбийский напарник был в отчаянии. Он так верил, что все получится. В особенную ярость отныне его приводило все американское, поскольку снотворное было изготовлено в Штатах. Что же теперь делать?

— Как что? Пытаться снова. — Это все, что я мог ему сказать. — Надо искать другой способ.

Прошло несколько дней, и Жозеф Дега предложил устроить побег извне. Я предупредил его, что ночью бежать невозможно — стены ярко освещены. Поэтому надо искать способ вырубить ток. И он нашел электрика, задача которого состояла в том, чтобы выключить трансформатор, находящийся вне тюрьмы. Мне же предстояло лишь подкупить охранника со стороны и еще одного, во дворе, у входа в собор. Сложная задача. Ведь прежде всего надо было уговорить дона Грегорио отдать мне десять тысяч песо. Предлог нашелся — я якобы хочу переслать эти деньги моей семье через Жозефа. И конечно же, надо заставить его «принять» две тысячи на подарок жене. Затем следовало нащупать ход к человеку, назначавшему часовых и время их дежурства, его тоже надо было подкупить. Ему полагалось три тысячи, но в переговорах с другими охранниками он участия принимать не должен. Договариваться с ними предстояло мне самому. После чего я должен сообщить ему их имена, а он — поставить их на дежурство в нужное время.

Приготовления к этому побегу заняли больше месяца. Наконец все было устроено. Поскольку дворового часового опасаться было нечего, мы собирались перепилить решетки в камерах. У меня было три пилки. Я поделился планами с колумбийцем — моим напарником по предыдущей попытке. Он намеревался перерезать свою решетку в несколько приемов. Колумбиец знал, что охранник получает деньги за побег только двоих французов, и обещал стрелять, если кто-то третий приблизится к стене. Тем не менее он тоже вознамерился бежать, уверяя, что если дело будет происходить в темноте и побежим мы все вместе, охранник вряд ли разберет, сколько нас. Клозио и Матуретт разыграли, кому из них бежать со мной. Выиграл Клозио.

Настали безлунные ночи. Сержант и два охранника получили каждый по половине своей доли. Банкноты были разрезаны уже заранее. Вторые половинки ждали их в доме, где проживала приятельница Дега.

Свет вырубился. Мы взялись за прутья. Они поддались минут через десять. Из камеры мы вышли в темных брюках и рубашках. Тут же к нам присоединился колумбиец. Он вообще был голый, если не считать черных плавок. Добравшись до стены, я по прутьям вскарабкался на ворота, влез на козырек и забросил крючок с трехметровой веревкой. Через три минуты я оказался уже на стене, причем не произвел ни малейшего шума. Растянувшись на животе, я ждал Клозио. Ночь была темная — хоть глаз выколи. Внезапно я увидел, вернее, почувствовал, что снизу появилась рука. Я ухватился за нее и стал тянуть. И вдруг раздался страшный треск — это Клозио, пролезая между козырьком и стеной, зацепился брюками за какую-то железку. В тот же момент я затих как мышка и перестал тянуть. Шум прекратился, и я снова попытался помочь Клозио, надеясь, что он высвободился, и наконец, просто на руках втянул его на стену.

Раздались выстрелы — но не нашего охранника, конечно. Сбитые с толку, мы в спешке соскочили на улицу не в том месте. В результате Клозио сломал ту же самую ногу. Я тоже не мог подняться — обе ноги оказались сломаны в ступнях. Что касается колумбийца, то он выбил себе коленную чашечку.

Стрельба выгнала охрану на улицу. Нас окружили. Вокруг стояли часовые, целясь из ружей, а я сидел в круге света от мощного ручного фонаря и плакал от бессильной ярости. К тому же охранники никак не верили, что я не могу подняться. И вот так, подгоняемый ударами прикладов, я на коленях вполз в тюрьму. Клозио прыгал на одной ножке, так же передвигался и колумбиец. Из раны на голове от удара прикладом у меня сочилась кровь.