Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1990 год

Пока Уэшхазам готовил железо и сварку — заднее окно решили заварить,— Али нахваливал мастера, объяснял, что и его дед и прадед были кузнецами, а вот отец уже начал работать с машинами. Сначала делал повозки из остатков автотехники для жителей, а постепенно освоился и с автомобилями.

Между тем со сварочным аппаратом Уэшхазам работать не умел и все время прожигал металл насквозь.

— Эту штуку он привез только минувшей зимой и, понятно, еще не освоился,— оправдывался Али, прикрывая глаза ладонью от яркого пламени.

Мы уже рассчитались с кузнецом-автослесарем, как у самых ворот мастерской скрипнул тормозами грузовик, один из тех, на которых ехали французы. Из окна улыбался Бернар. Он попросил заглянуть в кузов — там валялись обломки нашего прицепа — и крикнул:

— Ну что, берете? Прицеп вытащили, еще раз внимательно осмотрели, поглядели на неумело заделанное «стекло» и, к огорчению Бернара, оставили Уэшхазаму на запчасти.

Кель-таггельмуст

Хозяйка так называемого «отеля», который едва дотягивал до уровня постоялого двора, была недовольна. Приготовленный кус-кус давно остыл. Ожидая нашего прихода, Бага дважды накрывала на стол и дважды все убирала. Вытряхивала скатерть и протирала тарелки. Пыль постоянно оседала на стоящий посреди двора стол. Снаружи на прибитом к ограде куске фанеры, покрытом белой рисовой краской на пахте, углем было старательно выведено: «Отель Калао — ресторан». Под вывеской и стояла Бага, по-наполеоновски скрестив на груди руки.

Ее новый пестрый халат ярким пятном выделялся на светло-коричневой стене. Через голову была перекинута дамская сумочка — предмет особой гордости,— доставшаяся в подарок от проезжей иностранки. Из этой сумочки периодически извлекалась пластмассовая пудреница. Пудры уже не осталось, и коробочка использовалась только как зеркальце. Баге очень хотелось нам понравиться и оправдать оказанное ей доверие — приютить гостей. Когда совсем стемнело, ее попытки разглядеть себя в кусочке стекла казались сверхкокетством.

На столе зажгли керосиновые лампы. К столу пришли все люди Тессалита, с которыми нам довелось познакомиться. Даже Салум после неприятной истории счел необходимым отужинать с нами, показать, что не обиделся. Бага доставала из сумочки тетрадку, помечала карандашом расходы, отдавала распоряжение двум расторопным подросткам, видимо, сыновьям. Когда речь заходила о прохладительных напитках, она вынимала ключ на шнурке.

Глядя на светлокожую Багу, можно было поверить, что туареги — потомки гарамантов, древних ливийских племен, переселившихся в Северную Африку с северного побережья Средиземного моря. Как и другие женщины туарегов, она не покрывала головы платком, подчеркивая тем самым превосходство над закутанными мужчинами.

Было ясно, что люди собрались не просто так, а ради какого-то действа. После кус-куса (в отличие от алжирского, он подавался не раздельно: в одной миске — мясо с подливой, в другой — каша, а сразу, перемешанным) объявили, что нас собираются посвятить в туареги. Бага снова отправила ребят, на этот раз за длинными платками — таггельмустами.

Нам намотали на головы по пять метров выкрашенного соком индиго полотна, и мы перестали отличаться от окружающих. Во время процедуры иссиня-черные покрывала кружили в ночи, не предвещая ничего хорошего. Возле каждого кандидата в туареги хлопотало по два человека: один — повязывал, другой — удерживал на ветру покрывало, не давая ему упасть на землю. Потом нам показали, как открывать лицо во время приема пищи и вновь пригласили к столу, на чай.

Таггельмуст появился у туарегов, без сомнения, из соображения полезности. Благодаря ему перед ртом и носом образуется влажная воздушная подушка, значительно уменьшающая испарение. Однако со временем он приобрел ритуальное значение. Таггельмуст повязывается достигшему совершеннолетия молодому человеку, и с этого момента он его никогда не снимает: ни ночью, ни во время еды. Особенно, считают туареги, таггельмуст помогает от сглазу, когда жениху согласно обычаю приходилось селиться у невесты. Если таггельмуст правильно повязан, незакрытыми остаются только глаза. У нас это одеяние вызвало сразу ассоциации с масками, которые надевают преступники, когда идут «на дело». Впрочем, это не так уж далеко от истины — туареги не снимали повязок, нападая на караваны. Туарегским женщинам таггельмуст был не нужен — они сидели дома.

Выпив маленький стаканчик горячего переслащенного зеленого чая, я почувствовал, как взмокла голова под новым головным убором, и подумал, что на этом, наверное, и закончится наша жизнь по законам пустыни. Люди разошлись, сыновья Баги принесли два верблюжьих одеяла. Хозяйка расстелила их тут же, подле стола, на песке и пожелала нам спокойной ночи.

Утомленные двумя ночевками на крыше и изнурительными дневными переходами, мы валились с ног. Багажники теперь были загружены канистрами с бензином, разбирать их даже в голову не приходило. В масках, словно ночные разбойники или фигуры, сошедшие с наскальных рисунков Тассилин-Аджера, мы с фонариком обошли двор, заглядывая в каждый угол. Убедившись в отсутствии змей и скорпионов, тщательно присыпали песком щель под деревянной калиткой и рухнули на подстилки.

В полночь в Тессалит вновь ворвалась песчаная буря. И откуда у Сахары берется столько энергии и зноя? Наверное, на то она и великая пустыня, чтобы всю ночь гонять раскаленный воздух. Я с нежностью вспомнил мое первое знакомство с сирокко на побережье в Алжире. Шесть лет назад, открыв утром окно, я невольно отпрянул назад от пахнувшего в лицо, словно из духовки, жара. Кувыркающиеся по улицам картонные коробки, парящие в воздухе газеты и пластиковые мешки — все это казалось детской забавой в сравнении с тем, что происходило в Тессалите.

Стихия заявила о себе звоном металла, разом скинув со стола алюминиевую посуду и жестяные банки из-под пива и воды. Двор превратился в гигантскую погремушку в руках неспокойного ребенка. В ней в тучак песка бряцало железо, летала скатерть, хлопали свободными углами расстеленные одеяла, готовые сорваться и унести нас, как на ковре-самолете. Растревоженная среди ночи пыль спросонок, похоже, не соображала, что ей делать, и металась до изнеможения в четырех стенах. Обессилев, пыль опускалась нам на головы, оползала по стенам. Не знаю, что бы мы делали без туарегских платков? Под таггельмустом, пусть с трудом, но можно было дышать — рот и нос были защищены от назойливой песчаной пудры.

Тессалит, помнивший, видимо, и худшие времена, безмятежно спал. Утром, чуть свет, появился Али. Мы стали раскручивать пропыленные платки, чтобы умыться. Наши действия вызывали у проводника усмешку. Ведь туареги никогда не моются. Больше того, они считают, что мыться, а тем более каждый день,— вредно. В общем, они правы — в засушливом климате, по мнению врачей, ежедневные умывания вызывают шелушение кожи. Однако после ночного ненастья нам было наплевать на мнение Али и на советы медиков.