Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №09 за 1989 год

Наконец виновница торжества предстает перед зрителями. Играет музыка, тлеющие угли наполняют комнату особым ароматом. Вдыхая запах пряностей и отпивая маленькими глотками воду, настоянную на цветках апельсина, женщина поначалу неподвижно сидит в сторонке, а затем присоединяется к своим танцующим подругам. Все напряженнее ритм танца, все энергичнее движения. Внезапно лицо женщины бледнеет, и она впадает в состояние транса. Теперь движения ей не принадлежат — она вся во власти джинна. Постепенно некоторым из присутствующих передается это состояние, ну а те, кто не может ощутить его, держатся за пояс счастливчиков. Ритуальный танец длится до тех пор, пока наконец джинн не уходит восвояси.

А краска еще долго будет держаться на коже, вызывая приятные воспоминания, и только заезжие туристы будут с недоумением разглядывать причудливые узоры.

По материалам зарубежной печати подготовил А. Стрелецкий

Бывают странные сближения, как отметил А. С. Пушкин.

Звонок из редакции «Вокруг света» с предложением написать несколько вступительных слов к переводу «Третьего» раздался как раз накануне того дня, когда я улетал во Францию на встречу с Грэмом Грином.

Вот уже двадцать три года прославленный английский писатель живет на Лазурном берегу , в Антибе. Приятно было вновь очутиться в его скромной двухкомнатной квартире, основную обстановку которой составляют стеллажи с книгами (среди них — сочинения Чехова, Толстого, Тургенева, Гоголя, Герцена). Из окна кабинета открывается вид, достойный этого неутомимого путешественника: слева — старинный форт, прямо — слегка колышущийся лес яхтенных мачт в гавани и море, сливающееся вдали с небом.

Пользуясь случаем, я сообщил автору о намерении журнала познакомить советских читателей еще с одним произведением Грэма Грина и попросил рассказать об истории его создания. Писатель подошел к полке и снял с нее две книжки: одна из них — «пингвиновское» издание «Третьего», а другая — опубликованный сценарий фильма, поставленного по этой повести.

— Собственно говоря,— вспоминает Грин,— «Третий» был изначально предназначен для зрителей, а не для читателей. Но даже работая специально для кино, я всегда делаю сначала набросок в прозе, а уж потом переделываю его в сценарий. Это помогает мне глубже разработать характеры, полнее обрисовать атмосферу, в которой развертывается действие.

Таким образом, жанр «Третьего» можно определить как киноповесть или, точнее, как повесть для кино. А история ее возникновения такова. Вскоре после окончания войны продюсер Александер Корда обратился к Грину с предложением написать для режиссера Кэрола Рида сценарий фильма о четырехзональной оккупации Вены (перед этим Рид снял картину по гриновскому «Падшему идолу», а впоследствии экранизировал «Нашего человека в Гаване»).

У писателя был в запасе росток идеи для сюжета. Но как пересадить этот росток на почву послевоенной ситуации в Вене? С таким вопросом Грэм Грин отправился в австрийскую столицу. Там ему довелось встретиться с офицером английской военной полиции, который послужил потом отчасти прототипом полковника Каллоуэя — неизменно спокойного, невозмутимого, но весьма решительного в нужную минуту профессионала, прошедшего школу Скотленд-Ярда. Этот офицер показал писателю разветвленную систему канализационных каналов, используя которые злоумышленники легко могли, минуя патрули, попадать в любую зону города Он же рассказал о недавно раскрытой афере — широкомасштабной спекуляции разбавленным пенициллином. Эти конкретные детали и позволили окончательно выкристаллизоваться замыслу.

Ролло Мартинc — сочинитель вестернов, никогда в жизни не видевший настоящего ковбоя и не питающий иллюзий относительно художественной ценности собственных книг. Свои «дешевые повестушки» он выпускает под псевдонимом Бак Декстер, что и становится причиной фарсовой ситуации, когда Мартинса принимают за его знаменитого «однофамильца» Бенджамина Декстера. Мартинс самонадеянно считает себя мастером интриги, но даже его тренированному воображению не снилась ситуация, подобная той, в какую он был ввергнут силою обстоятельств, прибыв в сумрачную Вену по зову своего приятеля по колледжу Гарри Лайма.

Своего главного героя Грин делает отнюдь не идеальным: в его натуре уживаются — и зачастую далеко не мирно — «положительный» Мартинс и бесшабашный Ролло. Вот почему подогретые парами виски «мысли его блуждали кругами — от сентиментальности к похоти, от веры к цинизму и обратно». В этом, как и в других произведениях, писателя привлекает «опасная грань вещей», ему особенно интересны для исследования противоречивые характеры, подвергающиеся серьезному испытанию. Как нередко у Грина, в «Третьем» использованы приемы детектива и мелодрамы (линия Мартинс — Анна Шмидт), и, как всегда у него, на первый план выступают обжигающие душу нравственные вопросы.

Это главное содержание было бережно сохранено в фильме, хотя на пути к экрану повесть претерпела существенные изменения. Начать с того, что имя Мартинсу дали другое — Холли. Кое-что в процессе работы с Ридом пришлось добавить, кое-что убрать. Так, из сценария был исключен эпизод с попыткой ареста Анны советскими властями по доносу. «Он грозил превратить фильм в пропагандистскую ленту,— поясняет Грин.— А у нас не было намерения будить в людях политические эмоции; мы хотели развлечь их, немного попугать и заставить посмеяться».

Все это создателям фильма блестяще удалось: на Каннском фестивале 1949 года «Третьему» был присужден главный приз, и до сих пор он считается одним из лучших достижений английского кинематографа. Успеху картины, помимо мастерства Грэма Грина и Кэрола Рида, немало способствовали приглашение замечательного актера Орсона Уэллса на роль Гарри Лайма и музыка композитора Антона Караса (которого Рид случайно встретил в Вене, когда тот зарабатывал себе на жизнь игрой на гитаре в дешевом кафе).

«Ничье досье не бывает полностью собрано, ни одно дело не является окончательно закрытым даже сто лет спустя, когда все его участники мертвы»,— рассуждает в повести многоопытный полковник Каллоуэй. Дело Гарри Лайма, как его представил один из лучших писателей современности, не утратило для нас своего интереса и сегодня, сорок лет спустя.

Святослав Бэлза

1

Никогда не знаешь, какую пилюлю готовит тебе судьба. После первой встречи с Ролло Мартинсом я сделал о нем такую заметку для своей полицейской картотеки: «В обычной обстановке — беззаботный шалопай. Пьет, не зная меры, и способен причинять легкие неприятности. Пялится на всех проходящих женщин и дает им оценку, но, похоже, побаивается их. По-настоящему взрослым так и не стал, видимо, этим и объясняется его преклонение перед Лаймом». Я отметил в «обычной обстановке», потому что впервые увидел Мартинса на похоронах Гарри Лайма. Стоял февраль, земля промерзла, и могильщикам на Центральном кладбище Вены пришлось пустить в ход электробуры. Даже земля, казалось, никак не хотела принимать Лайма, но в конце концов его опустили в могилу и закопали. Над ним вырос холмик, и Ролло Мартинс быстро пошел прочь; казалось, он вот-вот пустится бегом на своих длинных, неуклюжих ногах; по его лицу тридцатипятилетнего мужчины текли детские слезы. Мартинс верил в дружбу, и потому дальнейшее потрясло его сильнее, чем могло бы потрясти меня или вас (вы сочли бы это галлюцинацией, а мне сразу бы пришло на ум рациональное — пусть даже совершенно неверное — объяснение). Расскажи он мне все сразу, скольких осложнений можно было б избежать.