Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1989 год

Я вновь выбрался на улицу, прошел пару кварталов и уселся прямо на мостовой. Прихлебывая из бутылки, курил одну сигарету за другой. «Была бы хоть какая одежда, можно было бы бежать в Испанию»,— думал я.

В этот момент на меня и наткнулась молоденькая девчонка. Она не испугалась моего вида и взялась помочь. Через некоторое время появилась со штанами и рубашкой в руках. И то, и другое было мне отчаянно мало. Но с рубашкой — она надевалась через голову — оказалось справиться легче, стоило лишь разорвать воротник. Штаны же пришлось сзади распороть по шву. Не успел я произнести слова благодарности, как появилась «Скорая помощь». Санитары с трудом втолкнули меня внутрь — там уже было набито битком. Машина остановилась на причале, возле небольшого судна. Мы перебрались туда, кое-как залезли в одну из кают и тут же заснули как убитые.

К вечеру следующего дня, когда я проснулся, на горизонте уже появилась Британия. В Давенпорте нас ждал роскошный прием. Военный оркестр играл марш. Прямо на причале были накрыты столы, а чуть поодаль санитарные машины. Толпа радостно улыбалась и махала нам руками...»

Из папки «Ланкастрия». Трагедия с «Ланкастрией» произошла вскоре после Дюнкерка, и премьер-министр Черчилль не решился сразу поведать нации о новых тяжелых утратах. Только 26 июля лондонская «Таймс» упомянула о том, что «из большого числа судов, проводивших эвакуацию из Сен-Назера, мы потеряли одну «Ланкастрию».

«После 1940 года я много раз бывал во Франции, но вновь попасть в Сен-Назер удалось только в 1984 году. Там я узнал, что жители города и английская ассоциация «Ланкастрия» планируют провести очередную встречу тех, кто остался в живых. Пригласили и меня. Но встреча не состоялась. Незадолго до 17 июня оба ее инициатора, живших по разным сторонам Ла-Манша, скончались, и церемонии были отменены.

Не зная об этом, я приехал в Сен-Назер. Там встретил двух англичан и бельгийца с «Ланкастрии». Мы возложили цветы к мемориальной доске на английском военном кладбище. На следующий год в Сен-Назере собрались 26 бывших пассажиров «Ланкастрии», родственники погибших и спасшихся.

Теперь мы приезжаем туда каждый год в один и тот же день — 17 июня. С утра собираемся на причале, садимся на катер и выходим в Бискайский залив к тому месту, где неподалеку от Сен-Назера установлен памятный буй. Под ним покоятся останки океанского лайнера «Ланкастрия». На воду ложатся венки из живых цветов, морской ветер шевелит седые волосы на наших непокрытых головах...»

Владимир Беляков. соб. корр. «Правды» в АРЕ — специально для «Вокруг света»

— Если уж вы и впрямь из журнала «Вокруг света», который рассказывает об обычаях народов мира, приезжайте-ка через три дня. Большое событие будет. Той, настоящий народный праздник. Джигитов съедется много, скачки будут, борьба... Приезжайте, слово даю, не пожалеете.

Так говорил Мирзабай Умаков, молодой чабан с загорелым скуластым лицом, юрта которого стояла на берегу неширокой бурливой речки Кара-Суу.

В горы Киргизии я приехал по заданию редакции сделать репортаж о скалолазах, помогавших возводить плотины ГЭС на могучем Нарыне, но, приметив светлые кругляки юрт по пути, не смог удержаться и заглянул в них.

Хотя в долинах все еще было тепло, в горах уже властвовала осень. На горных перевалах лежал снег. Многотысячные отары овец, табуны полудиких лошадей живыми лавинами заполоняли дороги, приостанавливая движение машин, вовсю шла традиционная перекочевка. Стада спускались с высокогорных летних пастбищ — джайлоо и уходили на север к долинам предгорья. Вместе со стадами спускались с заоблачных вершин и чабаны со своими семьями. В тепле долин они ставили ненадолго юрты, образуя небольшие аилы, отдыхали и набирались сил, прежде чем двинуться в дальний нелегкий путь. Как раз в один из таких аилов, как выяснилось потом, я и попал.

У одной из юрт в прокопченном овальном большом котле томилась над костерком скворчащая в жире, аппетитно пахнущая баранина. У другой — расположились на кошме три женщины в платках и цветастых платьях. С азартной удалью, не хуже барабанщиков из джаз-оркестров, лупили они ивовыми палками по куче коричневой бараньей шерсти, отделывая ее не иначе как для изготовления кошм и ширдаков — мозаичных ковров. Тут же резвилась, вперегонки бегая с вислоухими умными пастушьими лайками, многочисленная ребятня. Коротали время за игрою в карты мужчины. Были тут и пожилые аксакалы, не раз и не два ходившие со стадами в горы, и молодые, но уже успевшие завоевать уважение средь умудренных жизнью чабанов, такие, как Мирзабай.

Я представился, объяснил, откуда и зачем приехал. Тут-то и получил приглашение на большой той от Мирзабая. Я спросил, по какому случаю собирается праздник.

— Да свадьба будет, свадьба,— как-то без должной, на мой взгляд, радости, скороговоркой пояснил Мирзабай и поспешил перевести разговор на другое. Я пообещал непременно быть Еще бы! Не каждому доведется побывать на свадьбе в чабанском аиле среди гор.

За три дня до праздника я успел сфотографировать захватывающую дух работу скалолазов на гладких бетонных стенах строящейся плотины в Таш-Кумыре. Потом поехал в Арсланбоб, где произрастают реликтовые ореховые леса. Возвращаться обратно пришлось в выходные дни. Автобусы шли переполненные, но стоило мне пояснить, что приглашен на киргизскую свадьбу, как место всюду находилось. Водитель, подвезший меня до Кара-Куля, даже отказался взять деньги за проезд, поинтересовавшись на прощание, где же будет проходить эта свадьба.

— Странно,— удивился он, когда я объяснил ему,— рядом живу, ничего о ней не знаю.

В долину Кара-Суу, к юрте Мирза-бая, меня подвез секретарь горкома комсомола. Поначалу-то он принялся меня отговаривать, стоит ли мне юрты снимать. Не лучше ли запечатлеть на пленки улицы нового города, сады и парки с прудами. Но я стоял на своем: юрта — традиционное жилище чабанов, на протяжении тысячелетий выручала она скотоводов, считай, едва ли не вся киргизская нация родилась в юрте, как ее на страницах журнала не показать

И вот я у Мирзабая. Вокруг юрт у реки большая толпа. Стоят и грузовые, и легковые машины, многие мужчины на лошадях. Стайками держатся девушки в ярких платьях. Вновь прибывающих гостей приглашают омыть руки из узорчатого кувшина, который почтительно держит перед каждым молодой чабан. Затем всех ведут к расстеленной на траве кошме. Жирный плов, горячий чай из пиал, сладкие коржики и печенье приходится пробовать, сидя на киргизский манер, поджав под себя скрещенные ноги.

Торжество начинается с борьбы двух юношей, восседающих на резвых лошадях. Лошади пританцовывают, кружатся, а юноши пытаются вытащить друг друга из седла. Побеждает крепкий парень в солдатских брюках и майке, по всей вероятности, только что демобилизовавшийся. Ему аплодируют, а он, нахлестывая плетью серого в яблоках скакуна, совершает на нем круг почета и с лихостью исчезает. А я вслед за множеством конников поднимаюсь на пригорок и оказываюсь как на трибуне стадиона.