Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 1988 год

О соперничестве на равных Брендон упомянул не зря. Способов свистеть, кажется, только три: губами, горлом или с помощью рук. Но на практике возникают десятки самых неожиданных звучаний и школ. Манеры свистеть порой до того разнятся, что судьи теряются: как сравнивать вроде бы несравнимое? Остаются два критерия: чистота исполнения и степень виртуозности.

Пятидесятилетний Маккроби работает коммивояжером, хотя когда-то мечтал быть джазистом. Впрочем, Маккроби — сам себе джазовый оркестр: имитирует едва ли не все инструменты, и не голосом — свистом! Ему, как никому, даются двойные ноты: он шлет один звук вслед другому с такой скоростью, что слушатель с закрытыми глазами непременно обманется, подумав, что свистят двое.

— Вся моя тренировка,— признается Маккроби,— пять минут по утрам. Сносно насвистывать мотивы может любой человек со слухом. Главное — дыхание. Чтобы его хватало. Чтобы оно было нужной силы. Передуешь — звук грубый. Недодуешь — звук рыхлый. Специалисты рекомендуют почаще подниматься по лестницам — для тренировки. Важен размер губ и языка — ну, это уже от вас не зависит. Потом влажность губ, влажность рта, влажность воздуха... и еще сотня всяких факторов. Многие, наверное, замечали, как пустяк вроде выпавшего зуба делает из мальчишки короля свиста...

Все-таки незабытое искусство свиста продолжает дарить людям праздники.

В. Задорожный

Талант этого человека, моего близкого друга, поистине безграничен. Журналист, публицист, поэт, писатель... композитор и исполнитель собственных песен. Вот что писал о нем в прошлом году известный критик Хуан Армандо Эппл в издающемся в Мадриде журнале «Араукария»: — Слава Патрисио Маннса как основоположника нового направления в развитии чилийской песни, его композиторское, песенное творчество как-то незаметно отодвинули в тень творчество Маннса-писателя, а, между прочим, его книги под стать песне... Но прежде чем прославиться как композитор, он долгое время работал профессиональным журналистом, написал несколько повестей, много рассказов. Повесть, которую журнал «Вокруг света» предлагает своим читателям,— четвертая по счету. В 1964 году в Чили была опубликована первая — «Ночь над следом», восемь лет спустя — «Доброй вам ночи, пасторы». Несколько позже — «Обвинение Марусии», которая легла в основу одноименного фильма. «Мятеж на Био-Био» — образчик поэтического эпоса. Нельзя забывать, что у индейцев нет своей письменности, предания передаются изустно от поколения к поколению, такими, какими запечатлелись в памяти непосредственных участников и свидетелей тех событий. На мой взгляд, Маннсу удалось здесь воспроизвести мир таковым, каким видит его древний народ, населяющий нашу страну. Мир этот оказался жестоким по отношению к нему, восстание 1934 года было беспощадно подавлено, хунта предприняла все, чтобы эти трагические события не стали достоянием общественности, а сами индейцы были лишены всех прав истинных хозяев земли. Приход к власти Пиночета и годы его правления стали как бы логическим продолжением кровавой бойни, разыгравшейся в Чили в те далекие 30-е годы.

Хосе Мигель Варас, чилийский журналист

Я отчаянно пытаюсь прочесть выражение его лица. Потом в смущении отвожу взгляд и смотрю на горы. Там, на востоке, через Кордильеры тянутся два перевала — Одинокая Сосна и Срубленная Сосна. Невесомо опускается вечер. Усевшись у двери своей хижины, Анголь Мамалькауэльо раскуривает тростниковую трубку. Я подсаживаюсь к нему на грубо отесанную скамью. Моя кобыла, все еще не расседланная, пасется неподалеку.

— Ты всегда жил здесь, Анголь Мамалькауэльо?

И старый Анголь Мамалькауэльо отвечает:

— Я надеюсь умереть здесь.

— А я много раз слышал, что индейцы араукана — великие рассказчики, и знают много всяких историй. Для араукана ты слишком скуп на слова.

Старый, невозмутимый Анголь Мамалькауэльо поднимается, выбивая из трубки остатки табака. Потом направляется к колодцу — он совсем неподалеку — и, черпнув ковшом свежей воды, пьет ее не торопясь.

— Как зовутся эти места? И река, которую видно отсюда?

— Это — Пампа де Кайулафкен, она окаймляет реку, начиная в-о-о-н оттуда, с юга, с Серро Льюкура, ты должен хорошо видеть отсюда эту гору. А река берет начало из двух лагун, что затерялись там, в юго-западной стороне. Икальма и Кальетуэ они зовутся. Реку же называют — Био-Био.

— Почему ты никогда не жил в долине? Ведь она же неподалеку, жил бы себе где-нибудь в Лонкимае или Мансанаре, а чем плохо в Каракаутине или Сельва Оскура, Пуа...

Старый, заядлый домосед, Анголь Мамалькауэльо долго молчит. Вновь раскуривает трубку. И наконец говорит:

— Потому что оттуда пришли убивать нас, сеньор.

— Когда?

— В тысяча девятьсот тридцать четвертом.

Теперь закуриваю и я. Старый, недоверчивый Анголь Мамалькауэльо не отказывает мне в общении, но ему не ясны мои намерения. Он — единственный из оставшихся ныне живых, кто пережил то страшное время. И если уж он замолчит, онемеет то время.

— Наша история, история нашего народа остановилась во времени, сеньор. Она осталась там, в тысяча девятьсот тридцать четвертом... Или тридцать пятом. С тех пор люди помышляют лишь о смерти в своей постели. Говорят, что в тысяча девятьсот шестьдесят первом, в Арауко, мапуче (Самоназвание араукана (Примеч. ред.).) вновь взяли в руки оружие, потому что их стали прогонять из последних резерваций и погнали в пески, на берег. Ты знаешь людей, которые кормились бы песком? Я — нет. И им оставалось одно: преодолеть свое отвращение к убийству и взять в руки оружие.

— Я был там, Анголь Мамалькауэльо.

Глаза под морщинистыми веками вдруг ожили, в них — проснувшийся интерес, смешанный с недоверием.

— Ты действительно там был, сеньор?

— И душой, и телом...

— Значит, ты видел, что там произошло. Они окружили зону и перебили почти всех, кто там был. Юноши мапуче под конец прекратили сопротивление и с тех пор пытаются научиться жить, сеять и собирать урожай на песках прибрежной полосы. Говорят, в ту пору президентом был некий Алессандри, сын другого. И кажется, его звали Хорхе. Раньше война велась против врага. Убивали тех, кто хотел захватить землю, крал наших жен, сжигал наши посевы, уводил наших коней. А теперь все иначе. Нам запрещают иметь оружие и убивают как самых обыкновенных кроликов. Их пьянит наша кровь и собственная безнаказанность. Но немногие из тех, кто поднимается сюда, ко мне, понимают это.

Он встает, разминая затекшие ноги:

— Пойдем, прогуляемся немного, пока Анима Лус Бороа соберет что-нибудь на ужин.

Блеклое солнце Кордильер, пробившись сквозь облачный панцирь, редкими лучами кропит островки высокогорной земли. Мы находимся на высоте двух тысяч метров.