Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1988 год

Именно там, в партизанах, я понял главное: что есть человеческое братство, законы дружбы, веры и совести. О горах и о сельве я, мальчишка из предместья Манагуа, знал лишь, что есть такие в стране, там, на севере. А тут учился понимать лес — по деревьям, муравьям, ветру, кустам и цветам, зверям и птицам. Учился жить среди природы и постигал законы высшей человечности, законы классовой борьбы и законы войны. Подготовлен я был хорошо, потому и пошел в партизаны. Достаточно знал и понимал нашу сандинистскую идеологию, впитал ее в себя, поверил в нее. Но в горах я стал воспринимать все это совсем иначе: хватало места и времени для размышлений. Им не мешали тренировки и учения.

В горах и сельве, где мы учились военной науке, меня, городского пацана, поначалу удивляло все: горные пейзажи, жизнь под открытым небом. Нравилось просто держать оружие, учиться стрелять, участвовать в боях. Я гордился опасностью и видел все в героическом ореоле. Но как быстро кончилось это, как быстро! Начался сезон дождей, наша зима. В горах вообще намного холодней, чем в Манагуа, а ночами, да еще под дождем...

А учения проходили каждый день: каждый день бегом по горам, с автоматом, с боеприпасами, ложись, вставай, снова беги. Месяца через три я понял, какое это было счастье сидеть с Лауритой, например, в кинотеатре, ощущать нечаянное прикосновение.

Или же сидеть с Раулем над озером, возле которого наши матери развели огородики. Там, в укромном местечке среди деревьев, мы смастерили себе насест, а над ним шалаш. Туда и забирались время от времени поболтать на серьезные темы. Там я прятал потом подпольную литературу и листовки. От меня это убежище унаследовал Рауль.

Уже после победы революции мы с Раулем тоже однажды пошли на это наше место. Даже остатки шалаша сохранились там, и нам было хорошо, очень хорошо — словно вернулось детство.

Я вспоминаю, как однажды мы с Раулем загляделись на радугу. Мой папаша еще жил с нами. И он рассказал нам легенду. Там, за горами, живут великаны, у них — гигантские котлы, и в каждом кипит цвет. В одном красный огонь, в другом — желтое золото, в третьем голубая, как в море, вода. И из каждого котла идет пар, ветер его раздувает, переносит через небо. И пар разноцветной дугой перекидывается над городом.

Восьмилетний Рауль поверил и долго уговаривал пойти туда, за горы, посмотреть на великанов.

В горах, вспоминая Рауля, когда протянулась через небо радуга, я подумал, что великаны — как раз мы и есть, а краски радуги, цвета нашей веры, боевого духа, стремления к добру, к равенству.

Ушла моя полудетская романтика, родилась другая — лз тяжелых испытаний, смертей и ран, из боли и грязи, усталости и пота, ненависти к врагу.

Бывало, пока мы привыкали к жизни в горах, у меня, да и у других товарищей сдавали нервы. Чаще всего у младших, тех, кто пришел в отряд недавно.

В то время командиром у нас был Эль-Данто — так называли мы Германа Помареса, одного из выдающихся, храбрейших руководителей революции. Таких, как Эль-Данто, было мало.

Помню один переход через горы. Устали зверски — кроме оружия, тащили на себе мешки с маисом, их нужно было доставить товарищам в лесном лагере. Нас было тридцать, в основном молодежь, и у подножия высокой горы всех вдруг оставили силы. Мы уселись на землю, и дальше — ни шагу!

Эль-Данто приказал идти, но никто не поднялся с места. Устали! Сейчас удивляюсь, как мы могли такое себе позволить! Шел первый год нашей партизанской жизни, но все же...

Эль-Данто молча встал, отошел и уселся в стороне от нашего привала. Сидел под деревом и молчал, глядя вниз.

О чем он тогда думал? О том, как пытали его в тюрьмах сомосовские изверги? О том, сколько лет живет он в подполье, лишенный семьи? Или о том, как доставить груз маиса, который, вдруг мы, его бойцы, просто-напросто отказались нести дальше: мол, воевать пришли в горы, а не грузы перетаскивать?

Через полчаса Эль-Данто поднялся и вернулся к нам. Мы сидели, лежали на земле и упрямо молчали.

— Товарищи! — голос его в чаще горного леса прозвучал звонко и раскатисто, но эхо быстро погасло среди стволов. Он потер испещренную оспинами щеку и загляделся на что-то невидимое вдали. Во что он вглядывался? В самого себя? В нас, своих бойцов?

— Товарищи! Мы пошли в горы, чтобы воевать за новую жизнь, за нового человека! За человека будущего — нашего, нового, светлого времени! Хотите, скажу, где он, этот новый человек?

Эль-Данто медленно обвел нас взглядом. Мы уже смотрели на него, мы ждали, мы хотели знать.

— Он не там, в будущем, не где-то в далеком далеке! Он там, за высокой горой, в лагере. А точнее — он здесь вот, среди нас, он — это мы, каждый из нас! Это не какой-нибудь грядущий человек, он сейчас рождается, в каждом из нас. Рождается, ломая чешую старого, уничтожая в себе самом прошлое, добывая новые качества! Вот откуда берется тот новый человек!

Вдруг все мы услышали голос нашего командира, осознали, что он говорил.

Мы услышали его, и встали, и пошли. Каждый, как и я, шел и думал, как не упасть от усталости, из последних сил топали в гору, как заклинание повторяя себе: я должен быть таким, как Че Гевара — вот пример того нового человека, который родился в старой жизни,— таким, как Че, таким, как Че...

Таким, как коменданте Хулио Буйтраго. Хулио Буйтраго, окруженный в доме, где был склад оружия, принял бой с отрядом сомосовских карателей. Против Буйтраго были брошены около четырех сотен сомосовцев, поддерживаемых артиллерией и авиацией. Сомосовцы хотели запугать народ: они привезли телеустановку, и бой транслировался по всей стране — бой, который продолжался пять часов. Дом разбомбили вдребезги, на миг умолкла стрельба. Сомосовцы, решив, что подпольщик погиб, подступили к руинам. И тогда с автоматом в руках раненый Буйтраго появился на пороге. Он стрелял до последнего своего вздоха, пока сотни вражеских пуль не прошили его насквозь.

Это видела вся страна. Мы, мальчишки предместья, столпились возле дверей лавчонки на углу нашей улицы. Нам был виден экран телевизора: хозяин не отрывался от экрана и не отгонял нас.

Я видел все. И конец тоже. Не понимая многого, я, мальчишка, сообразил — это настоящий герой. Уже потом, через несколько лет, я узнал, кто он был, за что боролся. Но тогда это была первая и самая яркая встреча с революцией.

Я хотел стать таким, как Хулио Буйтраго.

...Всплывает в памяти бой в департаменте Матагальпа. Здесь, на горных плантациях, выращивают наш кофе, лучший в мире. Климат здесь теплый, мягкий, и влажность такая, как и нужно для кофе. Мы должны были ударить по небольшому укреплению сомосовских войск недалеко от самого города. Мы знали, что победим,— теперь мы всюду побеждали, почти везде.