Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №02 за 2008 год

Что же удерживало вождя от реакции?

Версий много — и о них далее. Но одна, похоже, самая интересная, звучит так: главный идеолог и критик ценил писателя, и особенно «Дни Турбиных». Ценил, конечно, по-своему: «Дни Турбиных», — говорил Сталин, — есть демонстрация всесокрушающей силы большевизма. Конечно, автор ни в какой мере «не повинен» в этой демонстрации. Но какое нам до этого дело?»

Дом, где жили Булгаковы с 1906 года. Андреевский спуск, 13. Киев

Киев детства

Михаил Афанасьевич появился на свет весной, 15 мая 1891 года, когда в Киеве зацветали каштаны и набухала сирень. Он стал первым сыном в семье доцента (вскоре — профессора) Киевской духовной академии Афанасия Ивановича Булгакова (1859 — 1907) и его супруги Варвары Михайловны, урожденной Покровской (1870 — 1922). Отец Афанасия Ивановича был сельским священником, а Варвара Михайловна родилась и выросла в семье протоиерея Казанской соборной церкви в городе Карачеве Орловской губернии. На третий день после рождения родители окрестили сына и дали ему имя хранителя города Киева — архангела Михаила. После первенца, с 1892 по 1902 год, в семье родились еще шестеро детей — у Михаила Афанасьевича появились двое братьев и четыре сестры. Параллельно с преподаванием в академии Афанасий Иванович работал в киевской цензуре и имел чин статского советника. Жалованья отца хватало, к тому же всегда веселая и энергичная Варвара Михайловна умела вести хозяйство и привлекать детей к труду. По воспоминаниям родных, она слыла «великолепной воспитательницей» и справлялась со всем даже после смерти мужа, она овдовела в 37 лет. (Помимо своих семерых детей она вырастила еще двух племянников — сыновей родного брата Афанасия Ивановича.) Варвара Михайловна, выпускница Орловской женской гимназии, говорила детям: «Я хочу вам всем дать настоящее образование. Я не могу вам дать приданое или капитал. Но я могу вам дать единственный капитал, который у вас будет, — это образование».

Семья Булгаковых. Буча. 1913 год

Маргарита I, или «Ты для меня — все»

В 1909 году, в 18 лет, Михаил Афанасьевич поступил на медицинский факультет Киевского университета. Романтик от рождения, он увидел в профессии медика соответствующее начало. А за год до поступления, летом 1908-го, он познакомился с саратовской гимназисткой Татьяной Николаевной Лаппа (1892—1982), своей первой женой, которой довелось пройти с Михаилом Афанасьевичем «и огни, и воды, и медные трубы». Это — правда, как и то, что оба испытывали друг к другу безумные, безудержные чувства. Родители Татьяны Лаппа — столбовой дворянки — были против этих встреч и уж тем более против брака, переживала и Варвара Михайловна. Было море слез и нешуточных страстей, но в конце концов влюбленные повенчались, и у Татьяны началась героическая семейная жизнь. После свадьбы в 1913 году она оставила учебу в Киеве на историко-филологическом отделении Высших женских курсов и летом 1916 года вместе с мужем, окончившим университет, уехала на фронт, где он служил врачом, а она сестрой милосердия в полевых госпиталях Каменец-Подольского и в Черновцах. Здесь они узнали столько «правды о войне», что большей закалки для медиков трудно было представить. Русская армия в этом регионе (после прорыва австрийского фронта) несла огромные потери.

После фронта Лаппа и Булгаков оказались в Смоленской губернии, куда Михаила Афанасьевича направили земским врачом. В этой глухой провинции именно Татьяна Николаевна не дала ему погибнуть от морфия, здесь же он бегал за ней с револьвером, требуя наркотика… Потом были Вязьма, Киев, далее — Владикавказ, где Булгаков служил врачом в Вооруженных силах Юга России и где Лаппа выхаживала его после тифа. Здесь же голодали. В новом миропорядке 1919—1920 годов жилось непросто. Потом — Тифлис, Батум… Москва.

Т.Н. Лаппа, первая супруга писателя

17 ноября 1921 года Булгаков писал матери: «…Очень жалею, что в маленьком письме не могу Вам передать подробно, что из себя представляет сейчас Москва... Идет бешеная борьба за существование и приспособление к новым условиям жизни… Работать приходится не просто, а с остервенением. С утра до вечера, и так каждый без перерыва день. Идет полное сворачивание советских учреждений и сокращение штатов… Оба мы носимся по Москве в своих пальтишках. Я поэтому хожу как-то одним боком вперед (продувает почему-то левую сторону). Мечтаю добыть Татьяне теплую обувь. У нее ни черта нет, кроме туфель». И вроде бы в их отношениях было все как всегда, но однажды Михаил Афанасьевич пришел к любимой с шампанским — на последнее слово… Он уходил. «Ты для меня все», — говорил он ей когда-то.

Булгаков и Лаппа расстались в 1924 году в Москве.

Она прожила с ним очень трудный период жизни, но, похоже, продолжала любить его до конца дней. Не случайно третий муж Татьяны Николаевны, Д.А. Кисельгоф, так ревновал ее к Булгакову, что однажды уничтожил все фотографии, письма и документы, связанные с этой большой, красивой и очень печальной историей.

Сатира и угар нэпа

В Москву в сентябре 1921 года Михаил Афанасьевич перебрался работать, у него уже был небольшой литературный задел. По его словам, медицину он бросил, будучи во Владикавказе, на рубеже 1919—1920 годов, и стал сотрудничать с местными газетами. Возможно, это решение было вызвано тем, что Булгаков больше не желал участвовать в войне. Ведь он волею судьбы побывал врачом и в армиях гетмана Скоропадского, и в войсках Петлюры, в Красной Армии и в деникинских войсках. (Во время Гражданской войны родной Киев на его глазах переходил из рук в руки по нескольку раз.) Первый рассказ, как утверждал Михаил Афанасьевич в биографии 1924 года, он написал осенью 1919-го, следом — несколько фельетонов. Зимой 1920-го фельетон «Дань восхищения» опубликовали в одной из северокавказских газет. А в мае 1921 года на сцене владикавказского театра была представлена пьеса «Сыновья муллы», где по-доброму, без иронии обозначились постреволюционные перемены в ингушском селе. И на тот момент это было определенным мнением автора, но в целом о его общественно-политических настроениях можно говорить, беря во внимание поздние произведения. Примечательно, что уже здесь, во Владикавказе, писателя изгнали из подотдела искусств за то, что он отстаивал Пушкина для новой пролетарской культуры. После Владикавказа Михаил Афанасьевич некоторое время жил в Тифлисе, откуда, кстати, можно было легко добраться до Константинополя — убежать от голода и разрухи.

И вот — он обустраивается в столице.

«Обустраиваться» — в начале 1920-х годов означало следующее: «Идет самый черный период в моей жизни. Обегал всю Москву — нет места». Но уже с весны 1922 года он стал постоянно печататься в ряде московских газет и журналов, а также в известной берлинской газете «Накануне». Ее издатели, русские эмигранты, принадлежали к правому крылу кадетской партии и видели в новой экономической политике Советской России некую возможность перехода к буржуазно-демократической республике. Конечно, Булгаков не разделял их взглядов, он чувствовал все «изнутри» и отдавал себе отчет в том, что с революцией в России произошла такая глобальная перестройка в общественном мышлении, что поворот к буржуазно-демократической парламентской республике категорически невозможен. Сатирические рассказы и повести писателя этого периода стали «злобой дня», но, конечно же, не в том смысле, что он тогда оказался голосом эпохи 1920-х, — нет. Он стал ее тонким, проницательным наблюдателем, своего рода летописцем, обобщив с помощью сатиры многочисленные противоречия и перегибы времени, так называемого «угара нэпа». Расплодившиеся нувориши-нэпманы, жулики и спекулянты, взяточники и шарлатаны, обитатели московских коммуналок, полуграмотные советские служащие — все они попали в поле зрения сатирика. И вот что удивительно: мы читаем — нам смешно, и ни одна ироничная строчка нигде не выдает, что автору было подчас не до смеха. Он пытался заработать, где мог. О своей беготне по редакциям, о своих фельетонах в «Гудке», где Булгаков проработал с 1923 по 1926 год, он рассказал потом в повести «Тайному другу»: «Волосы дыбом, дружок, могут встать от тех фельетончиков, которые я там насочинил». Но именно они во многом послужили тем самым стартом, писательской школой Михаила Афанасьевича. Разбираясь в «нэповском угаре», он приобретал бесценный материал для своих размышлений, свой исключительно индивидуальный стиль. И пока ему удавалось издаваться — его «говорящие» герои, такие как, например, дух зла в виде сотрудника ВЧК из рассказа «Спиритический сеанс» (1922), доходили до широкой публики. «…Дух предстал перед снежно-бледными спиритами. Он был кожаный. Весь кожаный, начиная с фуражки и кончая портфелем. Мало того, он был не один. Целая вереница подвластных духов виднелась в передней. Мелькнула бронзовая грудь, граненый ствол, серая шинель… Дух окинул глазами хаос спиритической комнаты и, зловеще ухмыльнувшись, сказал: — Ваши документы, товарищи…»