Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №01 за 1962 год

Когда мы поднялись наверх, рулевой Дима взглянул на часы: погружение продолжалось 17 минут.

Что же нам удалось выяснить в каньоне? Нет, галька с черноморских пляжей не уходит в каньоны в массовом количестве. Правы оказались те, кто размыв берега объяснял не подводными, а сугубо наземными причинами. Зарегулирование речных систем Кавказа привело к тому, что реки стали маловоднее. Они слабее размывают берега в верховьях и меньше приносят гальки к морским берегам. В то же время на самих пляжах галька интенсивно истирается. Очень много ее вывозится с пляжей хозяйственными организациями для нужд строительства. О том, какой огромный вред приносит неразумный вывоз гальки с пляжей, уже неоднократно говорилось в нашей печати. Значит, основным методом борьбы с размывом берегов должно явиться не ограждение вершин каньонов, а искусственное закрепление пляжей и охрана их от расхищения.

Нам осталось еще сказать о том, что дали наши наблюдения для теории. Гипотеза о тектоническом происхождении каньона в данном случае неприемлема, так как она предполагает, что каньоны — это древние формы рельефа, сохранившиеся на дне моря. Но мы своими глазами видели, что склоны каньона имеют свежие уступы и рытвины и сохраняют большую крутизну, несмотря на то, что на них постоянно происходят обвалы. Если бы при современных условиях русло каньона постоянно не промывалось, то в течение десятилетий эта ложбина сплошь бы затянулась илом.

Нельзя объяснять образование каньонов в Черном море действием артезианских источников и волн цунами. Ни тех, ни других явлений в этом районе нет.

По нашему предположению, промывать каньоны могут особые природные течения, возникающие в прибрежной части моря. Эти течения действуют во время штормов, когда к берегу нагоняются массы морской воды, которые возвращаются в море по дну, причем в виде отдельных мощных струй.

С подобными течениями знакомь» некоторые пловцы. Если купальщик попадает в мощную струю течения, его непременно выносит далеко в море. В таких случаях бесполезно плыть к берегу, единственное спасение в том, чтобы пересечь поток и выплыть на берег в другом месте.

Изучение такого рода течений началось сравнительно недавно, и их роль в размыве дна не выяснена. Может быть, их мощность такова, что они, по крайней мере в условиях Черного моря, могут промывать каньоны? Однако подобное предположение сейчас можно высказать только как гипотезу. Нужно проводить дальнейшие исследования.

В. Богданов, П. Каплин

Четверо измученных, похожих на лунатиков людей вышли из первобытных джунглей. Они тащились вперед и вперед, словно подгоняемые беспощадным кнутом надсмотрщика. Бороды у них были спутаны, кожа в ссадинах, присосавшиеся пиявки пили их кровь день и ночь.

Они ненавидели друг друга, как только могут ненавидеть люди, связанные лишь узами невыносимого долга и заключенные в зеленую тюрьму джунглей, где тропинки ведут сквозь ад и кажутся бесконечными, как вечность. С каждым часом ненавистней становился и тяжелый ящик, который, однако, они несли бережно, словно бесценное сокровище.

— Мы должны доставить находку Маркграффа на побережье, — твердили они. — Хороший был парень. Мы обещали ему.

О награде в конце пути они ничего не говорили, но каждый помнил и думал о ней.

Они пошли за» Маркграффом в эту зеленую преисподнюю, потому что он хорошо заплатил вперед. Но потом он умер. Неизвестная им тропическая болезнь пресекла Маркграффову одержимость геологией.

Спутники Маркграффа скорей бы поняли его, если бы он искал золото. Но геолог сказал улыбаясь:

— Есть вещества, которые для науки ценнее золота. Позднее четверо решили, что Маркграфф потерпел поражение — нашел в джунглях только смерть. Но оказалось иначе: ящик, который он поручил им отнести на побережье, был очень тяжелым.

Ученый сколотил ящик из грубых досок, сам упаковал его и сам втайне от всех запечатал.

— Понадобится четыре человека, будете чередоваться и нести попарно, — сказал Маркграфф. — Я хочу, чтобы каждый из вас дал слово, что ящик будет доставлен в сохранности. Наверху написан адрес. То, что внутри, окажется ценнее золота, если вы донесете ящик на побережье и отдадите моему другу, профессору Макдональду. Сделайте это, и, ручаюсь, вы будете вознаграждены.

Они обещали, потому что ученый умирал и потому что они уважали его. Силой своей устремленности Маркграфф сдерживал их, заставлял жить в мире, в то время как, раздраженные невыносимой монотонностью джунглей, они готовы были броситься друг на друга.

Маркграфф улыбнулся им и умер. Он сделал это спокойно, как делал почти все, — этот пожилой ученый, к которому они были очень привязаны. Они похоронили его в сердце джунглей, обнажили головы, и студент Барри произнес несколько вспомнившихся ему слов погребальной службы. Когда в могилу полетели комья земли, непроходимый лес показался им еще мрачнее и громадней. Каждый из четверых будто стал меньше, сжался, ощутил одиночество и недоверие к товарищам; они словно предчувствовали, что теперь, когда нет Маркграффа, каждый будет думать только о себе.

Это было странное сборище: очкастый студент Барри, большой ирландец Маккриди — повар, забулдыга. Джонсон, которого Маркграфф выманил из портового кабака и уговорил следовать за собой, и Джим Сайке — матрос, часто рассказывавший о своей родине, но так и не побывавший снова дома.

У Сайкса были компас и карта, на привалах он вытаскивал и изучал ее. Он тыкал в карту корявым пальцем и говорил:

— Вот сюда мы должны добраться. На бумаге это казалось так просто...

Кольцо джунглей все теснее сжималось вокруг них. Им очень не хватало Маркграффа, который всегда подбадривал их; не хватало человека, который даже в непроходимом хаосе джунглей не падал духом и всегда умел убедить их в необходимости двигаться вперед. Сначала они разговаривали друг с другом: звук собственных голосов придавал им бодрости. Но скоро разговоры начали утомлять, превратились в обузу; теперь казалось, что проклятый ящик становится от них еще тяжелее.

И тогда на четверых спустилось гнетущее молчание. Стремясь в портовый кабак с такой же страстью, с какой погибшая душа жаждет воды в аду, Джонсон готов был соблазниться окольными тропками и подумывал о том, чтобы пробиваться в одиночку. Лицо Маккриди стало мрачным и суровым, он то и дело повторял:

— Пойду своей дорогой. Я больше не обязан идти с этой компанией. У меня хватит мужества пробиться.

И он в озлоблении смотрел на карту, которой строго следовал Сайке.

Что касается Сайке а, то у него появился какой-то ужас перед джунглями, перед этой ловушкой с зелеными стенами. Он стремился к морю, к широким горизонтам. Матрос бормотал об этом во сне, а днем проклинал смерть, поджидавшую неосторожных в виде ядовитого насекомого или смертоносного пресмыкающегося. Он говорил о доме, о том, как годами собирался вернуться к жене и детям... а теперь уж никогда не увидится с ними.